Единственная свеча горела на буфете, и первым делом я
заметил ряд искусно расписанных тарелок на буфетной полке. Маленькое окно было
занавешено, на стене тускло отсвечивала картина: Дева Мария с младенцем
Иисусом. Посреди комнаты стоял большой дубовый стол. На нем лежала молодая женщина
со сложенными на груди белыми руками. Рыжеватые волосы разметались вокруг шеи и
по плечам. Прелестное лицо уже застыло маской смерти. Свисающие с запястья
янтарные четки чуть поблескивали на фоне темного шерстяного платья. Рядом
лежали красная фетровая шляпа с широкими мягкими полями и вуалью и пара черных
перчаток. Вещи будто ждали, что хозяйка вот-вот проснется. Англичанин подошел
поближе, аккуратно поправил шляпу, достал из кармана большой платок и уткнулся
в него лицом. Он едва сдерживал рыдания.
«Знаете, что они хотят с ней сделать? – прошептал он,
взглянув на меня. – Как вы думаете?»
Хозяйка подошла, тронула его за руку, но он грубо оттолкнул
ее.
«Не знаете? – прокричал он свирепо. – Варвары!»
«Прекратите!» – глухо проговорила женщина.
Он сжал зубы и тряхнул головой. Волосы упали ему на глаза.
«Не подходите к ней, – сказал он хозяйке
по-немецки, – и ко мне тоже».
В соседней комнате шептались. Англичанин еще раз взглянул на
мертвую, его глаза наполнились слезами.
«Такая невинная, – нежно прошептал он и, вдруг
задохнувшись, потряс кулаком в потолок: – Будь ты проклят… Бог! Я ненавижу
тебя!»
«Господи», – выдохнула женщина и быстро перекрестилась.
«Посмотрите», – сказал молодой человек и расстегнул
кружевной воротничок платья, бережно, словно не мог и не хотел прикасаться к
мертвому телу.
Да, это были они. Сколько раз я их видел… Там, на горле, на
пожелтевшей коже, темнели две маленькие отчетливые ранки. Англичанин
покачнулся, закрыл лицо руками.
«Мне кажется, я схожу с ума!» – произнес он.
«Идемте отсюда». – Хозяйка вцепилась в молодого
человека, щеки ее вспыхнули.
«Оставьте его, – остановил я ее. – Я позабочусь о
нем».
«Если так будет продолжаться, я выброшу вас отсюда, прямо
сейчас». – Губы женщины дрожали, она сама держалась из последних сил. Потом
повернулась, закуталась в платок и бесшумно вышла из комнаты. Люди в дверях
расступились и пропустили ее.
Англичанин плакал.
Я знал, что должен остаться с ним, но не только затем, чтобы
выведать что-нибудь у него; мое сердце тяжело билось от волнения: невыносимо
было видеть, как он страдает. Безжалостная судьба столкнула нас в ту ночь.
«Я побуду с вами», – предложил я и принес два стула.
Англичанин сел и уставился на свечу.
Я закрыл дверь, и стены отступили в темноту; огонь свечи
озарял его склоненную голову. Облокотившись на буфет, он вытер глаза носовым
платком, достал из кармана оплетенную бутылку и предложил мне. Я отказался.
«Расскажите мне, что случилось».
Он кивнул.
«Надеюсь, вы добавите хоть немного здравого смысла этим
людям. Вы ведь француз?»
«Да», – подтвердил я.
Он горячо сжал мою руку. Он был так пьян, что не
почувствовал ее холода. Сказал, что его зовут Морган, что я нужен ему сейчас,
как никто и никогда. Я держал его руку, она дрожала, как в лихорадке, и я… Не
знаю почему, но я открыл ему свое имя, которое почти никому не доверял. Но он
словно не слышал меня, смотрел на мертвую женщину, его губы сложились в слабое
подобие улыбки, глаза наполнились слезами. Эти слезы растрогали бы даже камень.
«Это я ее погубил! Я привез ее сюда».
Он удивленно поднял брови.
«Нет, – поспешно возразил я. – Вы не виноваты.
Скажите, кто это сделал?»
Он замешкался, будто сбившись с мысли.
«Я никогда не выезжал из Англии. Понимаете, я художник…
Господи, разве это важно… Мои картины, альбом… Я так любил свою работу! –
Его голос сорвался, он обвел глазами комнату; долго, молча смотрел на умершую,
потом нежно прошептал: – Эмили!»
И на мгновение передо мной открылись сокровенные глубины его
сердца.
Постепенно события стали проясняться. Морган и Эмили только
что поженились и отправились в свадебное путешествие. Они поездили по Германии,
потом добрались сюда на попутных дилижансах. Морган искал места для этюдов;
кто-то сказал ему, что возле этой глухой деревеньки сохранился старинный
монастырь. Но молодые так и не успели его увидеть. Трагедия подстерегла их
раньше.
Оказалось, что дилижансы в эту сторону не идут, и Морган
нанял крестьянина с телегой. На кладбище при въезде в деревню толпился народ.
Едва увидев это, крестьянин остановил повозку и отказался ехать дальше.
«Сперва я решил, что там похороны, – рассказывал
Морган. – Люди в парадной одежде, с цветами – это, признаюсь,
заинтриговало меня. Так захотелось разглядеть происходящее поближе! Мы
отпустили парня, сгрузили на землю багаж. Деревня была в двух шагах от нас. На самом
деле, конечно, затея была в большей степени моя, нежели Эмили, но она всегда во
всем меня поддерживала. Я оставил ее сидеть на чемоданах, а сам взобрался на
холм. Вы не видели по дороге кладбище? Наверняка видели. Слава Богу, что вы
доехали целыми и невредимыми. Хотя лучше бы вы скакали мимо, не
останавливаясь, – не важно, что кони устали…»
Он опять замолчал.
«Так в чем же была опасность?» – мягко, но настойчиво
спросил я.
«А… опасность. Варвары!» – прошептал Морган, оглядываясь на
дверь. Он еще раз глотнул из бутылки.
«Так вот, не было никаких похорон. Я сам это видел, –
продолжал он. – Люди не стали даже разговаривать со мной – вы же знаете,
какие они, – но никто не возражал против моего присутствия. Я все вам
расскажу, только вы мне, конечно, не поверите. Но вы должны, должны мне верить,
иначе я сойду с ума».
«Я верю вам, продолжайте», – сказал я.
