«Ты сошел с ума, Луи? Тело не может оставаться здесь! –
воскликнула она. – Да и мальчики тоже. Ты обязан помочь мне! Мне больше не
к кому обратиться, Луи!»
Я понимал, что Клодия права, но не мог ничего с собой
поделать. Ей пришлось понукать меня, тащить за собой почти на каждом шагу: мое
тело отказывалось повиноваться. Мы спустились во двор, заглянули на кухню и
обнаружили там, в печи, кости горничных. Мы совершенно забыли про них, и это
была глупая опасная беспечность. Клодия выгребла их, положила в мешок и
перетащила в экипаж. Я сам запряг лошадей, успокоил пьяного кучера и погнал
прочь из города в сторону Байю-Сент-Жан, к огромному черному болоту,
простиравшемуся до озера Поншатрен. Клодия молча сидела рядом со мной на
козлах. Мы оставили позади городские ворота с газовым фонарем, миновали
деревенские домики предместий. Изрытая глубокими колеями дорога начала
сужаться. По обе стороны потянулись болота, скрытые глухой стеной кипарисов и
дикого винограда.
Я никак не мог решиться дотронуться до Лестата; Клодия сама
завернула тело в простыню и осыпала его белоснежными хризантемами. Это было
ужасно. Я хоронил его последним. Сверток показался мне почти невесомым, я
чувствовал сладкий запах тления. Я положил его на плечо и ступил в черную
болотную воду. У меня хлюпало в ботинках, но я все шел и шел: хотел похоронить
его подальше от детей. Сам не знаю зачем, я заходил все глубже и остановился,
только когда светлая лента дороги почти скрылась из виду и небо в просвете над
ней начало тревожно бледнеть. Я опустил тело вниз, в болотную жижу. И стоял,
потрясенный, и смотрел, как илистая вода смыкается над белым бесформенным
свертком. Я медленно приходил в себя. Спасительное оцепенение, которое хранило
меня всю дорогу от Рю-Рояль, исчезло без следа. Я смотрел на воду и говорил
себе, что передо мной Лестат. Его тайная сила, волшебный дар превращения – все
умерло, кануло в бездну. И вдруг неведомая грозная сила потянула меня вниз, за
ним, в вечную темноту, откуда нет возврата. Я будто слышал властный голос, он
звучал громко и отчетливо, по сравнению с ним человеческая речь могла
показаться невнятным бормотанием: «Ты знаешь, что должен сделать. Сойди во тьму
и покончи со всем раз и навсегда».
Но вдруг донесся голосок Клодии, она звала меня по имени. Я
обернулся и сквозь сплетение ветвей увидел ее фигурку, далекую и крошечную,
словно белый огонек, мерцающий на дороге.
На рассвете мы улеглись в гроб, она прижалась к моей груди,
обняла меня и прошептала, что любит, что теперь мы навсегда свободны.
«Я люблю тебя, Луи», – повторяла она снова и снова, и
наконец кромешная тьма сжалилась надо мной и усыпила мой разум.
Вечером, когда я проснулся, Клодия разбирала вещи Лестата.
Она действовала сосредоточенно и методично, но я видел, что в душе у нее
клокочет ярость. Она опустошала шкатулки и ящики комодов, сваливала все в кучу
на ковре, снимала с плечиков костюмы, выворачивала карманы, бросала на пол
монеты, театральные билеты и обрывки бумаги, рылась в дорожных сундуках. Я завороженно
наблюдал за ней, стоя на пороге комнаты, время от времени поглядывая на гроб
Лестата, увитый траурными лентами и кусками черной ткани. Мне вдруг захотелось
открыть его и увидеть внутри Лестата, живого и невредимого.
«Ничего! – наконец сказала Клодия и раздраженно
скомкала попавшуюся под руку одежду. – Ни намека на то, откуда он явился и
кто превратил его в вампира!»
Она посмотрела на меня, ища сочувствия, но я отвернулся,
избегая ее взгляда, и пошел в свой кабинет. Там хранились мои книги и вещи, оставшиеся
от матери и сестры. Я сел на кровать. Я слышал, что она идет за мной, но даже
не поднял головы.
«Он заслужил смерть!» – сказала она.
«Тогда и мы заслуживаем ее. Каждую ночь, – ответил
я. – Оставь меня. – Я плохо понимал, что говорю. В моей голове
беспорядочно теснились обрывки мыслей. – Я буду заботиться о тебе, потому
что иначе ты не выживешь, но не хочу больше видеть тебя рядом с собой. Спи в
своем ящике и не приближайся ко мне».
«Но я же предупреждала тебя. Ты знал, что я собираюсь
сделать…» – никогда еще ее голос не звучал так тонко и беззащитно.
Я взглянул на нее с удивлением, но без сочувствия. Она
совершенно преобразилась. Кукольное личико выражало ужасное волнение.
«Я говорила тебе, Луи! – лепетала она трясущимися
губами. – Я поступила так ради нас обоих, чтобы мы наконец обрели
свободу».
Я не мог смотреть на нее. Эта красота, эта видимость
невинности… и такое страшное страдание на лице. Я выбежал из комнаты, может
быть, даже толкнул ее, не помню. И уже на лестнице вдруг услышал странный звук.
Это случилось впервые за долгие годы, впервые с той ночи,
когда я нашел ее, живую, льнущую к телу матери. Она плакала!
Против воли я повернул назад. Клодия плакала так горько, так
безысходно, словно не надеялась, что кто-нибудь ее услышит. Я вошел в комнату.
Она лежала на кровати, где я обычно сидел с книгой. Она свернулась в клубочек,
все ее тело содрогалось от рыданий. Сердце у меня разрывалось. Даже живым
ребенком она плакала не так горько. Я медленно, тихо опустился рядом с ней,
положил руку ей на плечо. Она подняла голову, ее губы дрожали, из широко
раскрытых глаз катились слезы. Эти слезы отливали кровью, кровь была у нее на
руках, но Клодия ничего не замечала. Она откинула волосы со лба, ее душили
рыдания.
«Луи… – прошептала она, – если ты уйдешь… если я
потеряю тебя, у меня не останется ничего… Ради тебя я бы оставила все, как
прежде… Но сделанного не воротишь».
Она обхватила меня руками, всхлипывая, прижалась к моей
груди. Я не хотел даже прикасаться к ней, но в следующую минуту уже сжимал ее в
объятиях, гладил растрепанные волосы.
«Я не могу жить без тебя… – шептала она. – Мне
легче умереть, чем расстаться с тобой. Когда ты смотрел на меня таким ужасным
взглядом, мне казалось, что я умираю. Если ты разлюбишь меня, я умру, умру так
же, как он!»
Она плакала все громче, все безнадежней, и я не выдержал,
обнял ее и поцеловал нежную шею, щеки, похожие на спелые яблоки из райского
сада.
«Все хорошо, милая, – успокаивал я ее. – Все будет
хорошо…»
Я качал ее на руках медленно, плавно, и она наконец затихла,
только шептала, что мы теперь будем счастливы и свободны навсегда, что
начинается новая, прекрасная жизнь.
