Лестат растаял. Он дотянулся до ее маленькой ножки в
кружевном чулочке, погладил ее:
«Ты просто прелесть! – И рассмеялся, но тут же оборвал
себя, чтобы не разбудить обреченных детей. Он жестом подозвал Клодию, ласково и
призывно сказал: – Иди сюда. Я возьму этого, а ты – другого».
Она подошла, села рядом с ним, Лестат обнял ее, прижал к
себе. Потом погладил влажные волосы мальчика, пробежав пальцами по сомкнутым
векам и длинным ресницам; мягко опустил ладонь на лицо ребенка, легко касаясь
висков, щек и лба. Казалось, он забыл, что мы здесь. Потом он убрал руку и
замер: словно от страсти у него закружилась голова. Он поднял глаза, посмотрел
в потолок; снова опустил взгляд на желанную, лакомую жертву и легонько повернул
голову ребенка на подушке, чтобы рассмотреть его со всех сторон. Брови мальчика
чуть напряглись, он тихо застонал.
Клодия, не сводя глаз с Лестата, медленно расстегнула
пуговицы на курточке своего малыша, просунула руку под ветхую нижнюю рубашку,
коснулась обнаженного тела. Лестат последовал ее примеру, его рука скользнула
под рубашку мальчика; но он уже не мог сдерживаться, крепко обнял ребенка,
опустился с ним на пол, уткнулся лицом в его шею. Его губы коснулись груди
мальчика, маленького соска; он прижал его к себе еще сильнее и вонзил зубы в
его горло. Голова ребенка откинулась назад, кудри разметались, он снова
застонал, его веки дрогнули… И замерли навсегда. Лестат стоял на коленях, его
спина напряглась, он медленно раскачивался вместе с бессильным телом и громко,
сладостно стонал в такт. Вдруг словно судорога прошла по нему, казалось, он
хочет оттолкнуть ребенка, но потом снова обнял его, поднял, положил на подушки
и опять приник к его горлу, но сосал теперь тихо, нежно, почти беззвучно.
Наконец все было кончено. Он стоял на коленях, откинув
голову, его белокурые волосы спутались и растрепались. Он медленно опустился на
пол, прислонился к ножке кушетки и прошептал: «Боже». Кровь прилила к его
щекам, даже руки порозовели. Он бессильно уронил их на колени.
Клодия даже не шевельнулась. Она лежала рядом с нетронутым
ребенком, прекрасная, как ангел Боттичелли. Обессиленное тело жертвы сжалось,
высохло; шея походила на сломанный стебелек, голова на подушке была повернута
под неестественным углом – углом смерти.
Но что-то было не так. Лестат смотрел в потолок. Он лежал
чересчур неподвижно, полуоткрыв рот; язык застрял у него между зубами, у него
даже не было сил облизнуть губы. Он затрясся, плечи его содрогнулись… и тяжело
опустились. Но он не мог шевельнуться. Ясные серые глаза помутнели. Он что-то
простонал. Я шагнул к нему, но Клодия грозно прошептала:
«Назад!»
«Луи… – сказал он. – Луи…»
Я и сейчас слышу этот голос.
«Тебе не понравилось угощение, Лестат?!» – спросила она.
«Странный вкус, – задыхаясь, выдавил он, глаза его
расширились, будто каждое слово давалось ему с неимоверным усилием. Он не мог
шевельнуть даже пальцем. – Клодия!»
Тяжело дыша, он посмотрел на нее.
«Тебе не понравился вкус детской крови?» – тихо сказала она.
«Луи… – прошептал Лестат. На мгновение ему удалось
приподнять голову, но он тут же уронил ее на подушку. – Луи, это… полынь!
Слишком много полыни в крови. Она отравила их и меня, Луи…»
Он попытался поднять руку. Я подошел поближе к столу.
«Не двигайся!» – приказала она, встала и склонилась над
Лестатом. Она жадно вглядывалась в его лицо, точно так же, как он смотрел на
мальчика.
«Да, отец, полынь и настойка опия!» – сказала она.
«Демон! – прошептал он, тщетно стараясь
подняться. – Луи… положи меня в гроб. Положи меня в гроб!» – еле слышно
прохрипел он. Его рука задрожала, приподнялась и снова безжизненно упала.
«Я положу тебя в гроб, отец, – сказала Клодия нежно,
словно пытаясь облегчить ему мучения. – Но ты уже никогда не
встанешь». – И она вытащила из-под подушки длинный кухонный нож.
«Клодия! Остановись!» – воскликнул я, но ее глаза сверкнули
в ответ дикой злобой. Я никогда не видел ее такой; я замер, как
парализованный. Она быстрым движением рассекла Лестату горло, он коротко,
сдавленно вскрикнул: «Боже!»
Кровь хлынула потоком на его рубашку и плащ. У людей не
бывает столько крови; в ней смешались кровь мальчика и кровь предыдущих
жертв; он крутил головой, извивался, и страшная булькающая рана становилась все
больше. Клодия вонзила нож ему в грудь. Он качнулся вперед, судорожно схватился
за рукоятку ножа, но непослушные пальцы соскользнули. Его рот распахнулся,
обнажились клыки, волосы падали ему на лоб, он бросил на меня отчаянный взгляд:
«Луи! Луи!» – и, задыхаясь, упал на ковер.
Клодия стояла над ним и смотрела сверху вниз. Вокруг все
было залито кровью. Он стонал, пытаясь приподняться на руках. И вдруг Клодия
бросилась на него, схватила его за шею, вцепилась в его горло. Он
сопротивлялся.
«Луи, Луи…» – хрипел он, стараясь сбросить ее с себя, она
падала, но не отпускала его, снова взбиралась на него, падала и снова
взбиралась…
Наконец она оторвалась от него, быстро встала на ноги,
прижала ладонь ко рту; на мгновение ее глаза затуманились. Я отвернулся, чтобы не
видеть ни ее, ни его, меня била дрожь, это было невыносимо…
«Луи! – сказала она, но я только мотнул головой, на миг
мне показалось, что стены дома качаются. – Луи, – повторила
она. – Смотри, что с ним творится…»
Лестат неподвижно лежал на спине. Его тело сморщивалось и
высыхало на глазах. Кожа становилась толще, пошла морщинами и побелела так, что
стали видны даже самые маленькие сосуды. Я задыхался, но не мог отвести глаз,
даже когда начали проступать кости и губы поползли в стороны, обнажая ужасные зубы,
а нос превратился в две зияющие дырки. Но глаза оставались прежними, они дико
смотрели в потолок, зрачки бешено вращались. Потом кожа потрескалась, становясь
все тоньше, и истлела на наших глазах. Глазные яблоки закатились, белки
потускнели. Шапка светлых волнистых волос, плащ, пара начищенных до блеска
ботинок – вот и все, что осталось от Лестата.
Я стоял и беспомощно смотрел на этот ужас.
– Кажется, прошла вечность. Мы молча смотрели на
останки. Кровь уже успела впитаться в ковер, и цветочный узор потемнел. Кровь
была повсюду – липкая и черная на паркетном полу, – пятна темнели на
платье Клодии, на ее белых туфельках, на лице. Она попыталась вытереть лицо и
руки салфеткой, но из этого ничего не вышло. Потом она сказала:
«Луи, ты должен помочь мне вытащить его отсюда!»
«Нет!» – Я повернулся спиной к ней и к трупу.
