Я не хотел его слушать. Бабетта умерла, она сошла с ума. Она
бродила по руинам Пон-дю-Лак, утверждала, что видела там дьявола и хочет
отыскать, где он прячется. До меня дошли слухи о ее безумии, а потом я узнал,
что она умерла. Пока она была жива, я иногда подумывал навестить ее и
попытаться как-то исправить содеянное, но потом говорил себе, что все устроится
само собой. Я был уже не тот – жизнь ночного убийцы стерла воспоминания о былых
привязанностях, о любви к Бабетте и к сестре. Я следил за трагедией, как
зритель из ложи, и не видел смысла перешагивать через рампу и вмешиваться в ход
действия.
«Не надо об этом», – сказал я Лестату.
«Как угодно. Впрочем, я говорил о плантации, а вовсе не о
женщине твоей мечты! – Он ухмыльнулся. – Хотя, ты знаешь, на поверку
все получилось в точности, как я предсказывал. Но вернемся к моему юному
другу…»
«Я бы предпочел, чтобы ты не отвлекался от музыки», –
сказал я тихо и ненавязчиво, но стараясь, чтобы мой голос звучал убедительно.
Как ни странно, иногда мне это удавалось, и он слушался меня. Вот и теперь он
презрительно хмыкнул, как будто хотел сказать: «Ты – дурак», но вернулся к
нотам. И тут скрипнула дверь, и я услышал шаги Клодии в холле.
«Не ходи сюда, Клодия, – мысленно молил я, – не
ходи, или все мы погибнем». Но она неизбежно приближалась, задержалась у
зеркала в прихожей, я услышал, что она выдвинула ящик комода, достала гребешок
и теперь причесывается; почувствовал запах ее цветочных духов, и вот она сама,
вся в белом, появилась в дверях. Неслышно ступая по ковру, подошла к спинету,
поставила локти на деревянную панель, подперла рукой подбородок и посмотрела на
Лестата.
«Это еще что! – проворчал он, перевернул страницу и
уронил руки на колени. – Уйди. Ты меня раздражаешь!» – он даже не взглянул
на Клодию.
«Неужели?» – нежно пропела она.
«Да, – отрезал он. – Кстати, я хотел сказать тебе,
что нашел кое-кого получше на роль вампира».
Я замер.
«Ты меня поняла?» – спросил он.
«Ты хочешь напугать меня?»
«Беда в том, что ты единственный ребенок, – ответил
он. – Тебе нужен брат. Но еще больше он нужен мне самому. Вы оба мне
надоели. Два ненасытных чудовища, вечно в раздумьях и терзаниях… Не даете покоя
ни мне, ни себе. Мне это осточертело».
«Втроем мы могли бы заселить вампирами весь мир», –
сказала Клодия.
«Да ну? – Лестат торжествующе улыбнулся. –
Думаешь, у тебя получится? Ах да, конечно, Луи рассказал тебе, как это бывает,
но ведь он сам не знает ничего. Это не в вашей власти».
Слова Лестата встревожили Клодию. Этого она не ожидала
услышать. И посмотрела на него долгим взглядом: мне показалось, что она ему не
верит.
«Откуда же у тебя такая власть?» – она говорила спокойно, но
с неуловимым сарказмом.
«Это, моя дорогая, один из тех секретов, которые тебе,
возможно, никогда не удастся узнать. Даже в Эребе существует своя
аристократия».
«Ты лжешь. – Клодия коротко рассмеялась. Лестат
отвернулся и коснулся клавиш, а она сказала как бы невзначай: – Но ты расстроил
мои планы».
«Твои планы?» – озадаченно переспросил он.
«Ну да. Я пришла сюда, чтобы помириться с тобой, хоть ты и
великий лжец. Все-таки ты – мой отец. – Клодия глубоко вздохнула. – И
я не хочу больше ссориться. Мне хочется, чтобы вернулись старые добрые
времена».
Наступил его черед не поверить ее словам. Он перевел взгляд
на меня, затем опять на нее.
«Что ж, это возможно, – протянул он. – Только
перестань приставать ко мне с расспросами, ходить следом за мной по улицам и
искать других вампиров в каждом темном переулке. Забудь про них, их нет! Ты
живешь и будешь жить здесь со мной! – Он замялся, смутившись собственной
запальчивости. – Я позабочусь о тебе, и тебе ничего не нужно».
«Но ты ничего не знаешь. Вот почему ты злишься, когда я
задаю вопросы. Мы все выяснили, осталось только помириться. Ради такого случая
я приготовила для тебя подарочек».
«Надеюсь, это женщина с прелестями, которых у тебя никогда
не будет».
Он оглядел Клодию с ног до головы. Она изменилась в лице и
почти потеряла самообладание, чего с ней никогда не случалось, но тут же взяла
себя в руки, тряхнула головой и потянула его за рукав.
«Я говорю правду. Мне надоело ругаться с тобой. Ненависть –
это ад, оставим его людям. Ты можешь принять подарок или нет, это не важно.
Прошу только об одном: давай покончим с грызней, а то Луи не выдержит и покинет
нас обоих».
Она убрала его руки с клавиш, опустила крышку и повернула
его на винтовом стуле лицом к двери.
«Ты это серьезно? Что за подарок?»
«Ты еще голоден, я вижу по твоим глазам, по твоей коже.
Конечно, ведь еще рано. Но я предоставляю тебе шанс отведать изысканное блюдо.
Страдания невинных да падут на мою голову», – прошептала она и вышла из
комнаты. Лестат посмотрел на меня с настороженным любопытством: он ждал
объяснений, но я молчал и был как во сне. Он встал и следом за Клодией
спустился в холл. И в следующий миг я услышал его долгий восхищенный стон, в
котором смешались голод и вожделение.
Я медленно пошел за ними. Сперва я увидел спину Лестата,
склонившегося над кушеткой. Два маленьких мальчика уютно свернулись там среди
бархатных подушек. Они спали спокойным, глубоким детским сном, полуоткрыв
розовые губки. Безмятежные круглые личики, нежная, светящаяся кожа; темные
волосы одного прилипли к вспотевшему лбу. На них была одинаковая убогая одежда,
и я понял, что это сироты из приюта. Они только что поужинали, и на столе
стояли приборы из лучшего фарфорового сервиза рядом с полупустой бутылкой,
розовые пятна вина расползлись по скатерти между грязных тарелок и вилок. Но я
сразу почувствовал незнакомый и неприятный запах. Я подошел поближе, чтобы
получше разглядеть спящих. Их шеи были обнажены, но нетронуты. Лестат опустился
на кушетку рядом с темноволосым. Лет семи от роду, этот ребенок словно сошел с
фрески какого-нибудь собора; он был красив безупречной, бесполой, ангельской
красотой. Лестат нежно провел пальцами по его бледному горлу, коснулся
шелковистых губ, вздохнул и застонал, словно от сладостной боли.
«О Клодия… – прошептал он. – Ты превзошла себя.
Где ты их отыскала?»
Она не ответила, отступила и села в кресло, откинулась на
подушки и положила ноги на пуфик, из-под юбки показались кончики ее белых
туфель и маленькие, изящные накладные банты. Она смотрела на Лестата.
«Я напоила их, – сказала она. – Хватило наперстка,
и они уснули. Я думала о тебе… Думала: если поделюсь с ним, может быть, он меня
простит».
