«Да, осталось, – задумчиво протянула она. – И в
этом твоя слабость. Вот почему тебе было так плохо, когда я сказала словами
людей: я ненавижу тебя; вот почему ты так смотришь на меня. Человеческое… Во
мне нет ничего человеческого, и никакие истории про труп матери и гостиничный
номер, где ребенок превращается в монстра, не способны меня изменить. Вот и
сейчас ты смотришь на меня с ужасом. Но все равно я умею говорить на твоем
языке; во мне живет твоя страсть к познанию истины, твое стремление проникнуть
иглой разума в самое сердце мира. Ты больше человек, а я больше вампир;
и во мне живет твое второе я, твоя душа вампира. Только теперь я это
поняла. Я как будто спала эти шестьдесят пять лет. И наконец проснулась».
«И наконец проснулась…» Я слушал ее, и мне не хотелось
верить, но она говорила так убежденно и назвала точную цифру – ровно шестьдесят
пять лет минуло с той ночи, когда я решил уйти от Лестата и не мог; когда я
увидел и полюбил ее, и с ней забыл про свою боль, про свои страшные вопросы. И
вот теперь она повторяет их. И ждет ответа. Роняя цветки, она медленно вышла на
середину комнаты, потом переломила длинный стебель лаванды и поднесла его к
губам. Теперь она действительно все знала.
«Так вот зачем он сделал меня вампиром, – сказала
она. – Чтобы у тебя появился друг. Иначе он бы не смог удержать тебя. Ты
был одинок, а он сам ничего не мог дать тебе. Как и мне, впрочем… Хотя еще
недавно он мне нравился. Мне нравилась его походка, и как он стучит тростью по
мостовой, как укачивает меня на руках. И как он убивает – легко, непринужденно,
как я сама. Но теперь он перестал мне нравиться. А ты его вообще никогда не
любил. Мы были его марионетками. Ты заботился о нем, платил по его счетам, а я
помогала ему держать тебя на привязи. Пришло время расстаться с ним».
«Пришло время расстаться с ним!..»
Я уже забыл, что когда-то сам мечтал об этом. Привык к
Лестату, смирился с его присутствием, как с плохой погодой. Вдруг с улицы
донесся приглушенный шум. Экипаж уже въехал во внутренний двор, и, значит,
скоро мы услышим его знакомые шаги на черной лестнице. Я вдруг подумал, что
всякий раз, когда он приезжает домой, в моей душе поднимается непонятная
тревога, туманное желание. И вдруг меня словно окатила прохладная морская
волна: уйти от него, освободиться от него навсегда. Я встал и шепотом сказал
ей, что он приехал.
«Знаю, – улыбнулась она. – Я услышала его, еще
когда он был за дальним углом».
«Он никогда не отпустит нас», – прошептал я, хотя понял
скрытое значение ее слов. Я ничего не должен бояться. С ее обостренным чутьем
нас трудно застать врасплох. Она всегда настороже. Но ее самоуверенность
встревожила меня, и я сказал:
«Ты плохо знаешь Лестата. Он не отпустит нас».
Клодия безмятежно улыбнулась и ответила:
«Да неужели?»
Мы решили не откладывать дело в долгий ящик и придумали
план. На следующий день я вызвал своего поверенного – он, как всегда,
жаловался, что трудно работать в потемках при свече. Я дал ему подробные и
точные указания. Мы с Клодией отплывем в Европу на первом же корабле, где
найдутся места, независимо от порта отплытия. И главное, мы повезем с собой
ценный груз. Его надо забрать из дома накануне отплытия и погрузить на судно,
но не в багажный отсек, а в нашу каюту. Кроме того, я отдал распоряжения,
касающиеся Лестата. Я передал ему права на получение арендной платы за
несколько магазинов и городских домов и на владение маленькой строительной
компанией в Фобур-Мариньи. С легкой душой я подписал бумаги: мне хотелось
купить нашу свободу, убедить Лестата, что мы хотим только вместе
попутешествовать, а он будет жить по-прежнему и ни в чем себе не отказывать. У него
появятся свои деньги, и я буду ему уже не нужен. Все эти годы он зависел от
меня материально: я оплачивал счета как его банкир, но он ничуть не смущался,
только язвительно благодарил. Он не хотел признаться, что зависит от меня. Я
надеялся, что его жадность возьмет верх над подозрительностью, но в глубине
души не мог побороть страх: я был уверен, что он с легкостью прочитает истину в
моих глазах. И не верил, что нам удастся ускользнуть от него. Понимаете, я
действовал так, словно ни на секунду не сомневался в успехе нашего предприятия,
но на самом деле ни во что не верил.
Клодия же играла с огнем. Ее хладнокровие меня изумляло. Она
читала свои книжки про вампиров, задавала Лестату вопросы, оставалась
совершенно невозмутимой при его желчных выпадах. Иногда она спрашивала об одном
и том же по нескольку раз, только меняла формулировку вопроса и собирала по
крупинкам знания, когда он поневоле проговаривался.
«Кто превратил тебя в вампира? – спрашивала она, не
поднимая глаз от книги, и лишь чуть опускала веки, выслушивая свирепую
отповедь. – Почему ты никогда не говоришь о нем?» – продолжала она как ни
в чем не бывало, словно его ярость волновала ее не больше, чем дуновение
легкого ветерка.
«Вы оба такие жадные! – говорил он, бегая взад и вперед
по гостиной и злобно поглядывая на Клодию. Она удобно устроилась в уголке с
книгами. – Вам мало одного бессмертия! Вы обязательно хотите заглянуть
подаренному Богом коню в зубы! Да предложи я его первому встречному с улицы, и
он без лишних вопросов с радостью накинулся бы на столь щедрый дар…»
«С тобой, по всей видимости, именно так и произошло?» – тихо
спросила Клодия, едва шевеля губами.
«…Но вам необходимо докопаться до смысла, – последнее
слово он произнес с особым презрением. – Вам надоела жизнь? Этому нетрудно
помочь. Я могу отнять ее легче, чем подарил! – Он повернулся, загородив
спиной свечу. Вокруг его головы светился яркий ореол и затенял лицо, только
белели высокие скулы. – Ты хочешь смерти?»
«Знание – это не смерть», – прошептала Клодия.
«Отвечай мне! Ты хочешь смерти?»
«Ты, разумеется, можешь подарить мне ее. Все на свете берет
начало в тебе. Ты повелеваешь и жизнью, и смертью», – открыто издевалась
Клодия.
«Да, именно так».
«Ты не знаешь ровным счетом ничего, – сказала она
серьезно и так тихо, что даже слабый шум улицы почти заглушил ее слова, и мне
пришлось напрячь слух, чтобы расслышать. – Допустим, что вампир,
превративший тебя в себе подобного, ничего не знал, равно как и его
предшественник, и так далее, до самого первого вампира на земле. Из ничего рождается
только ничего! Значит, мы можем знать только то, что никто ничего не знает».
«Да!» – вдруг выкрикнул Лестат, и в его голосе прозвучали
новые странные ноты.
Наступило молчание. Лестат медленно обернулся назад, его
словно встревожило мое присутствие. Так оборачивается одинокий прохожий,
почувствовав вдруг за спиной мое дыхание: взгляд, полный страшных предчувствий,
и сдавленный вздох – он видит мое лицо, бледную маску смерти. Лестат смотрел на
меня, чуть шевеля губами, и я увидел, что он боится. Лестат боялся!