Когда взлетевший самолет завершил свой первый вираж и выравнивающееся крыло стерло Пюи-де-Дом, я вспомнил фамилию французского писателя, который написал автобиографию своего кота. Я также вспомнил свою реакцию на него, когда сидел рядом с ним в студии, — дырка с претензиями, подумал я, или что-то примерно в том же роде. Французские писатели, которым я верен, следуют от Монтеня к Вольтеру, к Флоберу, к Мориаку, к Камю. Нужно ли говорить, что я не смог прочесть Le Petit Prince, а почти всего Греза нахожу тошнотворным? Я сентиментален по отношению к ясности мысли, чувствителен по отношению к рациональности.
Когда я был подростком, то часто проводил каникулы с родителями в автомобильных путешествиях по Франции. Я не видел ни единой картины Боннара. Единственным сыром, который я соглашался есть, был грюйер. Я приходил в отчаяние от того, как они губили помидоры уксусом. Я не понимал, почему сначала нужно съесть все мясо, а только потом вы получали овощи. Я удивлялся, почему они кладут состриженные концы травы в свои омлеты. Я не терпел красного вина. И это были не только пищевые идиосинкразии. Меня пугали язык, постели, отели. На меня воздействовали скрытые напряжения семейного отдыха. Говоря проще, я не чувствовал себя счастливым. Как большинству подростков, мне требовалась наука воображаемых разгадок. Или же всякая ностальгия — фальшь, раздумывал я, а любая сентиментальность — от не восчувствованных эмоций?
Жан-Люк Казес, как я установил по энциклопедии, был писателем, придуманным группой OULIPO, и использовался как ширма для всяческих провокационных и эпатажных затей. Marrant по-французски значит «шуточный», как я, разумеется, знал и до моей поездки — где еще, по-вашему, могла произойти патафизическая встреча? С того дня я не встречал ни одного из других ее участников, что неудивительно. И я все еще не побывал ни на одной литературной конференции.
ДРАГУНЫ
Dragons. Перевод И. Гуровой
Пьер Шеньи, плотник, вдовец, мастерил фонарь. Стоя спиной к двери своей мастерской, он осторожно вставил четыре стеклянных прямоугольника в пазы, которые он прорезал и смазал бараньим жиром. Они скользили гладко и пришлись как раз впору: пламя будет надежно защищено, а фонарь, если потребуется, будет светить во все стороны. Но Пьер Шеньи, плотник, вдовец, кроме того, вырезал три буковые панели точно такого же размера, как стекла. Если их вставить в пазы, пламя будет бросать луч только в одну сторону, и с трех из четырех сторон света фонарь останется невидим. Пьер Шеньи тщательно обработал каждую буковую дощечку и, когда убедился, что они легко входят в смазанные пазы, отнес их в тайник под обрезками древесины в одном конце мастерской.
Все скверное приходило с севера. Во что бы еще они там ни верили, знал это весь город, обе его части. Это северный ветер, перехлестывая через Монтань-Нуар,
[106]
был причиной, что овцы приносили мертвых ягнят; это северный ветер вселил дьявола во вдову Жибо и заставил ее вопить, в ее-то годы, о таком, что дочери пришлось сунуть ей тряпку в рот, лишь бы заставить ее замолчать, не допустить, чтобы дети или поп услышали, чего она хочет. Это на севере в лесах по ту сторону Монтань-Нуар обитал Зверь Гриссана. Те, кто видел его, описывали пса величиной с лошадь и пятнистого, как леопард, и много-много раз с полей вокруг Гриссана Зверь уносил живность — даже небольших телят. Собакам, которых их хозяева пускали по следу Зверя, он откусывал головы. Город подал прошение королю, и король прислал своего главного аркебузира. После всяческих молитв и обрядов этот королевский воин отправился в лес с местным дровосеком, который тут же позорно сбежал. Аркебузир вышел из леса несколько дней спустя с пустыми руками. Он вернулся в Париж, а Зверь вернулся к своим бесчинствам. А теперь, говорят, прибудут драгуны с севера.
И с севера двадцать лет назад, когда Пьер Шеньи, плотник, вдовец, был тринадцатилетним пареньком, явились комиссары. Они прибыли, двое их, с кружевами на запястьях и суровостью на лицах, под охраной десяти солдат. Они осмотрели храм и выслушали показания тех, кто вышел вперед, касательно расширения, которое имело место. На следующий день с приступки для посадки в седло старший комиссар объяснил закон. Эдикт короля, сказал он, обеспечивает защиту их религии, это правда, но защита эта даруется только той религии, какой она была, когда был издан Эдикт. Не давалось разрешения расширять их культ: врагам религии короля была дарована терпимость, но она не означает поощрения. Посему все церкви, построенные культом, со времени Эдикта подлежат сносу, и даже те церкви, которые были расширены, подлежат сносу как предостережение и поучение тем, кто продолжает противиться религии короля. Далее, в искупление их преступления, снести храм должны те, кто его строил. Пьер Шеньи вспомнил, какой крик раздался после этих слов. Тогда комиссар объявил, что для ускорения работы четверо детей, взятых у врагов религии короля, будут отданы под охрану солдат и будут хорошо и надежно охраняться, получая всю еду, которая им требуется, на то время, которое понадобится для снесения храма. Вот тогда-то великая печаль постигла семью Пьера Шеньи, а вскоре после его мать умерла от зимней горячки.
И вот теперь с севера прибудут драгуны. Попы религии короля постановили, что для защиты Святой Матери Церкви от еретиков дозволительно все, кроме убийства. У драгун было другое присловие: важно ли, какая дорога, если она ведет в Рай? Не так уж много лет назад они явились в Бугуэн де Шавань, где сбросили несколько мужчин в большой ров у основания башни замка. Жертвы, разбившиеся при падении, затерянные, будто во мраке гробницы, утешались, распевая псалом 137-й:
Если я пойду посреди напастей, Ты оживишь
Меня, прострешь на ярость врагов моих
Руку Твою, и спасет меня десница Твоя.
Но с каждой ночью голосов из большого рва доносилось все меньше, а затем уже никто там не пел 137-й псалом.
Трое солдат, поселенные у Пьера Шеньи, были стариками лет сорока, не меньше. У двоих на лице были видны шрамы, несмотря на их густые бороды. На плече их кожаных туник был изображен крылатый зверь их полка. Дополнительный завиток из стежков подсказывал тем, кто был осведомлен в военных делах, что эти старики принадлежали к dragons étrangers du roi.
[107]
Пьер Шеньи в этих делах осведомлен не был, но имел уши, и их было достаточно. Эти люди словно бы не разбирали ничего из того, что им говорил Пьер Шеньи, а между собой говорили на грубом языке севера. Севера.
Их сопровождал секретарь интенданта, который прочел Пьеру Шеньи и его собранной семье короткий указ. Было постановлено, что двор Пьера Шеньи, плотника, вдовца, злостной неуплатой податей злоумышленно не подчиняется закону короля, а посему драгуны, один офицер и двое солдат помещаются на постой в доме семьи Шеньи, каковая обязана снабжать их всем, в чем у них будет нужда, до того времени, когда двор пожелает уплатить подать и снять с себя это бремя. Когда секретарь интенданта удалился, один из простых солдат поманил к себе дочку Пьера Шеньи Марту. Когда она подошла, он вытащил из кармана маленького вырывающегося зверька, которого держал за шею, и сунул ей к лицу. Марта, хотя было ей всего тринадцать лет, не испугалась, ее спокойствие ободрило семью и удивило солдата, который убрал зверька в длинный карман, пришитый к штанине сбоку.
