Я выскочила из такси, все еще довольная тем,
что благодаря мне чей-то день начался удачно, и пошла ко входу в
«Элиас-Кларк-билдинг». Здание было воплощением лоска и шика, как и все его
обитатели. Хоть оно и называлось «Элиас-Кларк-билдинг», половину его арендовал
«Дж.С. Бергман» – один из самых престижных банков города. У нас с ними даже
лифты были разные, но их богатенькие банкиры и наши стильные красотки не
упускали случая как следует рассмотреть друг друга в вестибюле.
– Эй, Энди, как дела? Давненько не виделись. –
Голос сзади прозвучал робко и словно нехотя, и я подумала, зачем бы этому
человеку, кто бы он ни был, вообще со мной заговаривать.
В этот момент я как раз внутренне
подготавливала себя к обычной утренней разминке с Эдуардо. Услышав свое имя, я
повернулась и увидела Бенджамина, одного из многочисленных университетских
экс-парней Лили. Он сидел прямо на тротуаре и, казалось, не видел в этом ничего
необычного. Он был лишь одним из многих, но при этом единственным, кого она
по-настоящему любила. Я не разговаривала со стариной Бенджи (он ненавидел,
когда его так называли) с тех пор, как Лили застала его занимающимся сексом с
двумя девушками из кружка пения, который она посещала. Она вошла в его квартиру
в тот самый момент, когда он, распластавшись на полу в гостиной, изображал из
себя секс-гиганта, в чем ему помогали сопрано и контральто – две тихони, так
никогда больше и не осмелившиеся взглянуть Лили в глаза. Я пыталась убедить
Лили, что это была всего лишь мальчишеская выходка, но это не помогло. Она
проплакала несколько дней и взяла с меня обещание, что я никогда никому не
расскажу о том, что она видела. Я и не рассказывала никому, рассказывал он –
каждому, кто соглашался его слушать, – как «трахал двух певичек», а в это время
«третья смотрела». Он представил все так, будто Лили была в комнате с самого
начала, забралась на диван и с приятным изумлением наблюдала оттуда, как ее
большой плохой мальчик доказывает свою мужественность. Лили поклялась, что
никогда больше не даст себе влюбиться, и до сих пор, похоже, держала слово. Она
спала со многими, но рвала с ними прежде, чем могла обнаружить в них что-то
достойное более пристального внимания.
Я снова посмотрела на окликнувшего меня
человека и постаралась найти в нем хоть что-то от прежнего Бенджи. Тогда у него
были приятное лицо и хорошая фигура, он был обычным, нормальным парнем. Банк
Бергмана превратил его в тень. На нем был мятый костюм, слишком большой для него,
и выглядел он так, словно сейчас ему необходим не никотин (в руках он держал
сигарету), а кокаин. По его виду можно было подумать, что его вымотал тяжелый
рабочий день – а ведь было всего семь утра, – и я почувствовала себя лучше. Я
злорадствовала и потому, что он так по-свински вел себя с Лили, и потому, что
не одной мне приходится за уши тащить себя на работу в такой безбожно ранний
час. Ему-то, вероятно, за все эти неудобства платили по сто пятьдесят тысяч
долларов в год, но по крайней мере он уставал не меньше меня.
Бенджамин отсалютовал мне зажженной сигаретой,
жутковато светящейся в полумраке зимнего утра, и жестом попросил подойти
поближе. Я боялась опоздать, но Эдуардо взглядом просигналил «не волнуйся, ее
еще нет, все в порядке», и я направилась к Бенджамину. Весь его вид выражал
безразличие и безнадежность. Он небось еще думает, что его босс – настоящий
тиран. Ха! Знал бы он! Мне хотелось смеяться во весь голос.
– Ты, похоже, одна приходишь так рано, –
промямлил он, пока я искала в сумочке губную помаду, чтобы накрасить губы перед
штурмом лифта. – Ну и как у тебя дела?
Он был высоким светловолосым детиной, но
сейчас казался таким усталым, таким раздавленным, что в душе у меня мелькнуло
сочувствие. Но я и сама чуть не валилась с ног от недосыпания и помнила, какие
глаза были у Лили, когда один из его тупых дружков спросил ее, достаточно ли ей
было просто смотреть или хотелось присоединиться, – и мое сочувствие как рукой
сняло.
– Дела мои таковы, что я работаю на весьма
требовательную начальницу и должна быть на работе за два с половиной часа до
всех остальных сотрудников этого чертова журнала, чтобы успеть все приготовить
к ее приходу. – Я не смогла удержаться от раздражения и сарказма.
– Ого. Да я просто спросил. Извини, если что.
И на кого ты работаешь?
– Я работаю на Миранду Пристли, – ответила я и
мысленно взмолилась, чтобы это имя не произвело на него никакого впечатления.
Почему-то мне доставляло несказанное удовольствие, когда выяснялось, что
образованный и успешный человек не имеет ни малейшего представления о том, кто
такая Миранда. Это наполняло меня восторгом. И сейчас мои надежды оправдались.
Бенджи пожал плечами, затянулся и выжидательно глянул на меня.
– Она главный редактор «Подиума», – понизив
голос, ликующе начала я, – и самая большая стерва, какую я когда-либо
встречала. Серьезно, честно тебе говорю, я никогда не встречала таких, как она.
Она, я думаю, даже не человек…
У меня был наготове неиссякаемый запас жалоб,
которые я хотела обрушить на голову Бенджамина, но в это время во мне заговорила
наша привычка всегда все делать с оглядкой. Я задергалась, занервничала, во мне
вдруг неизвестно откуда появилась уверенность в том, что эта малосимпатичная
мне личность, несомненно, подослана подхалимами Миранды из «Обсервера» или с
«Шестой страницы». Я понимала, что это смешно, просто чушь собачья. Я знала
Бенджамина уже много лет и была вполне уверена, что он не работает на Миранду
ни в каком качестве. Правда, не на сто процентов. В конце концов, как можно
быть в чем-то уверенной на сто процентов? И откуда я знаю, может, сейчас кто-то
стоит у меня за спиной и подслушивает мои дерзкие речи? Допущенный промах
следовало немедленно загладить.
– Конечно, она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО самая влиятельная
женщина в модельном и издательском бизнесе, а такой человек не может позволить
себе рассыпаться в любезностях. Да, с ней нелегко работать, но это можно
понять. А с кем было бы легко? Вот так-то. Ну ладно, мне пора бежать. Приятно
было повидаться. – И я побежала к входной двери, втянув голову в плечи, как я
это частенько делала в последнее время, если мне приходилось разговаривать с
кем-нибудь, кроме моих родителей, Алекса и Лили. При этом я не могла удержаться
и негромко сказала: «Чур меня».
– Эй, не слишком расстраивайся, – прокричал он
мне вслед, когда я бежала к лифтам, – я здесь всего с прошлого четверга!
И, сказав это, он бросил свой тлеющий окурок и
в сердцах втоптал его в асфальт.
– Доброе утро, Эдуардо, – сказала я, жалобно
глядя на него усталыми глазами, – ненавижу чертовы понедельники.
