– Девочки! – снова позвала мама. – Неужели все
еще спите? Обе? Ну ладно, если вы спите, может, дадите мне какой-нибудь знак,
чтобы я знала, сколько делать вафель?
– Дать ей знак? Да что они, Лил, с ума
посходили? – И потом в направлении двери: – Мы спим, неужели непонятно? Сейчас
заснем еще на пару часиков. Мы не слышим, как кричит Айзек, мы вообще ничего не
слышим! – И я снова повалилась на спину.
Лили рассмеялась.
– Да ладно тебе, – сказала она тоном, не
совсем для нее обычным, – они просто рады, что ты дома, да и я рада, что я
здесь. Еще пара месяцев, и мы привыкнем. Все не так плохо.
– Еще пара месяцев? От той пары, которая
прошла, мне хочется застрелиться. – Я стащила через голову ночную рубашку (это
была старая рубашка Алекса) и надела футболку.
Возле шкафа валялись скомканные джинсы (я
таскала их уже несколько недель); когда я стала их натягивать, то заметила, что
вот теперь они мне впору. Мне больше не приходилось в спешке, украдкой хлебать
суп или вообще заменять его кофе и сигаретами, и мое тело добрало свои законные
пять килограммов, утраченные за время работы в «Подиуме». И это меня вовсе не
беспокоило: я верила родителям и Лили, когда они говорили, что у меня
нормальный, здоровый вес.
Лили натянула спортивные штаны и повязала
бандану на свои всклокоченные кудряшки. Когда она убирала волосы со лба,
становились видны зловещие красные отметины, оставленные осколками ветрового
стекла, но швы уже сняли, и врачи обещали, что со временем шрамы почти
исчезнут.
– Ничего, – сказала она и потянулась к
стоявшим у стены костылям, – скоро они все уезжают, так что, может, мы как
следует выспимся.
– Она ведь наверняка будет кричать, пока мы не
спустимся, – простонала я и поддержала Лили за локоть, помогая ей подняться. Ее
правая нога была в гипсе, и на повязке оставила автографы вся моя семья, а Кайл
даже накорябал дурацкие записочки от Айзека.
– Что верно, то верно.
В дверном проеме показалась моя сестра с малышом
на руках; Айзек пускал слюни и довольно гулил.
– Это кто у нас прише-е-ел? – пропела она,
осторожно подбрасывая счастливого мальчугана. – Ну-ка, Айзек, скажи своей
любимой тете Энди, чтобы она не была такой злюкой, ведь мы все совсем скоро
уедем. Сделай это для мамочки, сладенький мой, ну пожалуйста.
Айзек забавно хекнул – так обычно чихают дети,
– а Джил расцвела так, словно он с выражением прочитал парочку шекспировских
сонетов.
– Ты видела, Энди? Нет, ты слышала? О мой
маленький, золотце мое ненаглядное!
– Доброе утро, – сказала я и чмокнула ее в
щеку, – ты же знаешь, я вовсе не хочу, чтобы ты уезжала. И Айзек пускай
остается, если научится спать до десяти утра. Черт, если уж на то пошло, пусть
и Кайл где-нибудь здесь болтается, только сначала пообещает не открывать рот.
Видишь, какие мы добрые?
Лили кое-как удалось спуститься вниз –
поздороваться с моими родителями; они уже уходили на работу и прощались с
Кайлом.
Я заправила постель, убрала кровать Лили,
подушку как следует взбила и спрятала в шкаф. Лили вышла из комы еще до того,
как я прилетела, и сначала с ней увиделся Алекс, а потом уже я. Врачи проверяли
и перепроверяли, как работают все ее органы, но, если не считать сломанной
лодыжки и глубоких порезов на лбу, шее и возле ключиц, она оказалась совершенно
здорова. Выглядела она, конечно, не дай Боже – да и что бы вы хотели от
человека, пережившего лобовое столкновение, – но передвигалась вполне уверенно
и настроение у нее было на удивление бодрое.
Это мой папа предложил нам на ноябрь – декабрь
передать нью-йоркскую квартиру в субаренду, а самим переехать к ним. Идея не
слишком меня вдохновила, но, оставшись без работы, я мало что могла ей
противопоставить. К тому же Лили была не прочь убраться на некоторое время из
города – подальше от пересудов, которые поползли после случившегося с ней
несчастья. Мы поместили в Интернете объявление, что «на праздники» сдается
прекрасная квартира на Манхэттене, и, к нашему несказанному удивлению, пожилые
супруги из Швеции, у которых все дети жили в Нью-Йорке, согласились уплатить
запрошенную цену – на шестьсот долларов в месяц больше, чем отдавали мы сами.
Трехсот баксов в месяц и мне, и Лили хватало с лихвой, тем более что ни на еду,
ни на хозяйственные расходы нам благодаря моим родителям тратиться не
приходилось; снабдили они нас и старенькой «тойотой». Шведы должны были уехать
восьмого января – самое время, чтобы Лили попробовала заново начать семестр, а
мне… что ж, мне пора было найти новую работу.
Официально уволила меня Эмили. Не то чтобы я
хоть чуточку сомневалась, каков будет мой социальный статус, раз я позволила
себе такой хулиганский выпад, но я думала, что Миранде хватит ярости, чтобы
сделать это собственноручно. На все про все ушло три-четыре минуты, увольнение
походило на ампутацию: быстро, безжалостно и эффективно – в лучших традициях
«Подиума».
Я только что поймала такси и с любопытством
разглядывала ботинок, снятый с пульсирующей левой ноги, когда зазвонил телефон.
Сердце у меня так и подпрыгнуло, но я тут же вспомнила, что уже дала Миранде
понять, что не желаю быть на нее похожей, и рассудила, что это не может быть
она. Было не так уж трудно представить, что произошло за эти четыре минуты
(первая минута: Миранда оправилась от удивления и продемонстрировала окружающим
трещоткам свое самообладание; вторая: она нашарила мобильник и позвонила Эмили;
третья: детально расписала мою возмутительную наглость; и, наконец, четвертая:
Эмили уверила Миранду, что все пройдет в наилучшем виде). Да уж, хотя мой
мобильник теоретически не мог осуществлять международную связь, не было
никакого сомнения в том, кто это звонит.
– Привет, Эм, как дела? – пропела я, растирая
босую ступню и стараясь не коснуться ногой замызганного пола.
Мой бодрый тон застал ее врасплох.
– Андреа?
– Ну да, это я, это Андреа. И что? Я немного
спешу, так что…
Я хотела было прямо спросить: «Что, Эм,
увольняешь меня?» – но решила подождать. Приготовилась к гневной тираде,
которой – я не сомневалась в этом – она должна была разразиться («Как ты могла
так подвести ее, подвести меня, подвести „Подиум“ и вообще всю модную
индустрию!» – и т.д. и т.п.), но тирады так и не последовало.
– Да, конечно. В общем, я только что говорила
с Мирандой… – Она заколебалась, словно надеялась, что я прерву ее и объясню,
что просто произошла ошибка и волноваться не о чем, потому что за последние
четыре минуты я уже все уладила.
– Так она сказала тебе, что случилось?
– Еще бы! Энди, объясни сама, что происходит?
