Это «писайте», смягченное из-за ребенка,
почему-то казалось особенно ужасным. Будто в голове у женщины временами щелкали
какие-то реле, пытаясь переключить ее мысли на нормальный ход.
— Больная? — спросил я Ольгу.
— В том-то и дело, что нет, —
досадливо сказала Ольга. — Психически здорова! Пошли сквозь Сумрак…
Я нашел взглядом свою тень и шагнул в нее.
Рядом проявилась Ольга.
Мы оглянулись, и я невольно присвистнул. Весь
подъезд зарос синей комковатой дрянью. Мох ультрамариновой бородой свисал с
потолка и перил, лазурным ковром устилал пол, вокруг лампочек сплелся в
ячеистые голубые шары, вдохновившие бы любого дизайнера на новый стиль
абажуров.
— Запустили подъезд, — сказала Ольга
с легким удивлением. — Впрочем… сбрендивший вампир и дама-истеричка…
Мы подошли к двери. Я дернул — закрыто,
конечно. Уж закрывать свои двери на первом слое Сумрака умеют даже слабые Иные.
Спросил:
— Глубже?
Вместо ответа Ольга отступила на шаг — и
сильно, с разворота, ударила ногой в район замка. Дверь распахнулась.
— Без лишних сложностей, —
усмехнулась Ольга. — Давно хотела проверить этот удар на практике.
Я не стал спрашивать, кто ее научил вышибать
двери. Несмотря на уверенность Ольги, я далеко не был уверен, что квартира
пуста. Мы вошли в прихожую (все тот же синий мох вокруг). И, не сговариваясь,
вышли из Сумрака.
Как давно я здесь не был…
И как давно здесь вообще никого не было. В
квартире стоял тот тяжелый, затхлый дух, что встретишь лишь в заброшенных и
закрытых наглухо помещениях. Вроде как и не дышал им никто, через вентиляцию и
щели неизбежно должен поступать свежий воздух, ан нет. Все равно воздух
умирает, становится невкусным, будто спитый вчерашний чай.
— Запаха нет, — с облегчением
сказала Ольга.
Я ее понял. Запахи, конечно, были — запахи
затхлости, сырости, скопившейся пыли. Не было того запаха, которого мы ждали,
который боялись почувствовать, — сладковато-гнилостного запаха
обескровленных вампиром тел. Как тогда, в Мытищах, где брали в своей квартире
Алексея Сапожникова, мелкого, слабоумного, но именно поэтому долго
остававшегося вне поля зрения Дозоров серийного вампира…
— Здесь не меньше месяца никто не
живет, — согласился я. Посмотрел на вешалку — зимняя куртка, меховая
шапка… на полу — грязные тяжелые ботинки на меху. Не месяц, куда дольше. Хозяин
отсутствовал как бы не с самой зимы. Защитные заклинания, навешенные на себя
еще в машине, я снимать не стал, но расслабился. — Ну что… давай
посмотрим, как он жил… существовал.
Осмотр мы начали с кухни. Здесь, как и по всей
квартире, окна занавешивали тяжелые шторы. Посеревший от пыли тюль должен был,
вероятно, придавать квартире уют. Не стирали тюль, похоже, года два, с тех пор
как умерла Полина.
Ольга за моей спиной щелкнула выключателем,
заставив меня вздрогнуть. Сказала:
— Что ж мы ходим в темноте, как Скалли с
Молдером… Холодильник проверь.
Я уже открывал довольно урчащий корейский
холодильник. Кухонная техника лучше всего обходится без человеческого
присмотра. А вот компьютер, простояв полгода, очень часто начинает глючить. Уж
не знаю, чем это вызвано, не магией — это точно, в железках магии нет.
В холодильнике тоже ничего ужасного не
оказалось, на что я почти и не надеялся. Подозрительная трехлитровая банка с
поросшей белой плесенью темной жидкостью содержала скисший томатный сок, хоть
сейчас брагу заквашивай. Нехорошо, конечно, помидоры зазря переводить, но этим
преступлением пусть занимается какой-нибудь Томатный Дозор на службе Гринписа.
В гнездах на дверце холодильника — двухсот— и пятисотграммовые бутылочки из
толстого стекла. Отметка Ночного Дозора слабо светила из Сумрака с каждой
бутылочки — кровь была лицензионная, донорская.
— Даже пайку свою не допил, — сказал
я.
Еще в холодильнике нашлись сосиски, яйца,
колбаса. В морозильнике — кусок мяса (говядина) и пельмени (большей частью —
соя). В общем, обычный продуктовый набор одинокого мужчины. Только спиртного не
хватало, но тут уж ничего не поделаешь. Все вампиры трезвенники поневоле, спирт
мгновенно разрушает их странный метаболизм и является сильнейшим ядом.
После кухни я заглянул в туалет. Вода в
унитазе почти высохла, из канализации пованивало. Спустив бачок, я вышел.
— Нашел время, — сказала Ольга. Я
недоуменно уставился на нее, пока не понял, что Ольга шутит. Великая волшебница
улыбалась, она тоже ожидала увидеть что-то жуткое и теперь расслабилась.
— Для этого любое время уместно, —
ответил я. — Воняло там, воду спустил.
— Да я поняла.
Открыв дверь в ванную, я обнаружил, что
лампочка перегорела. Может, включенной оставили, уходя? Искать в карманах
фонарик было лениво, я призвал первичную Силу и зажег над своей головой огонек
магического света. И вздрогнул.
Нет, никаких ужасов не наблюдалось. Ванна,
раковина, медленно капающий кран, полотенца, мыло, зубная щетка, зубная паста…
— Погляди, — сказал я, усиливая
свет.
Ольга подошла, заглянула через мое плечо. И
задумчиво сказала:
— Это любопытно.
На зеркале была надпись. Нет, не кровью, а
трехцветной зубной пастой, придавшей высохшей надписи невольное сходство с
цветами российского флага. Крупными печатными буквами, и почему-то я был
уверен, что пальцем Геннадия Саушкина, на зеркальном стекле было написано:
ПОСЛЕДНИЙ ДОЗОР
— Ни одна таинственная история не
обходится без надписей на стенах или зеркалах, — сказала Ольга. —
Хотя, конечно, полагается делать надпись кровью…
— Эта зубная паста тоже подходит, —
ответил я. — Красная, синяя, белая. Традиционно цвета Инквизиции — серый и
синий.
— Знаю, — задумчиво произнесла
Ольга. — Думаешь, с умыслом? Вампир, Инквизитор, целитель?
— Я уже не знаю, где умысел, а где совпадение, —
признался я.
Пройдя коротким коридором, я заглянул в
гостиную. Здесь свет включился.
— Симпатично-то как, — сказала
Ольга. — Дом плохонький, а ремонт хороший сделан.
— Геннадий по профессии строитель, —
пояснил я. — Он и себе все дома делал, и мне как-то помогал… ну, я тогда
не знал, кто он. Очень на хорошем счету был на работе.
— Конечно, раз не пил, — согласилась
Ольга и пошла в спальню.
