Понятное дело, что сейчас мама тешит себя
мыслью, какой скандал устроит мне вечером. И еще мечтает привлечь к этому папу.
Когда я об этом подумала, настроение сразу стало гадким.
Что за манера — вмешивать любимого человека в
скандал? А ведь мама его любит! До сих пор любит, я точно знаю, я проверяла. И
не понимает, что своим характером убила в отце его любовь.
Никогда так не буду делать.
И маме не позволю!
В подъезде никого не было, да это меня бы и не
остановило. Я обернулась к двери, и посмотрела — по-особому, слегка
прищурившись… так, чтобы увидеть свою тень.
Настоящую тень. Ту, что рождена сумраком.
Это выглядит так, будто впереди сгущается
мрак. До самой пронзительной темноты, до такого черного цвета, рядом с которым
беззвездная ночь станет днем.
И на фоне этой темноты — вздрагивает
сероватый, клубящийся, и не объемный, и не плоский силуэт. Будто его вырезали
из грязной ваты. А может, наоборот — прорезали великую Тьму, и оставили в ней
дверь в сумрак.
Я шагнула, наступая на тень, та скользнула вверх,
принимая мое тело. И мир изменился.
Краски почти исчезли. Все застыло в сероватой,
смазанной мгле — такая бывает, если у телевизора убрать до минимума цветность и
контрастность. Звуки замедлились, и наступила тишина, остался лишь едва
уловимый рокот… слабый, будто шум далекого моря.
Я была в сумраке.
И видела, как пылает в квартире мамина обида.
Лимонно-желтый, кислотный цвет, перемешанный с жалость к себе и едко-зеленой
неприязнью к отцу, так не вовремя ушедшему в гараж возиться с машиной.
А еще над мамой потихонечку формировался
черный вихрь. Узконаправленное проклятие, пока еще хиленькое, на уровне «чтоб
ты сдурела на своей работе, сволочь неблагодарная!», но зато — материнское.
Особо мощное и цепкое.
Ну уж нет, мамочка!
Отец твоими стараниями в тридцать семь инфаркт
получил, а три года назад я его от второго едва спасла… такой ценой, что и
вспоминать не хочется. Теперь и на меня нацелилась?
Я потянулась через сумрак — изо всех сил, даже
заныло под лопатками. Схватила мамино сознание — то дернулось, и оцепенело.
Так… сделаем-ка вот что…
Я вспотела, хотя в сумраке всегда прохладно. Я
потратила силу, которая пригодилась бы на работе. Зато через мгновение мама уже
не помнила, что разговаривала со мной. И вообще — ей очень нравилось, что я
такая трудяга, что на работе меня ценят и любят, что я убегаю ни свет, ни заря,
и возвращаюсь заполночь.
Вот так.
Скорее всего, это даст временный эффект, я
ведь не хотела лезть слишком уж глубоко в мамино сознание. Но пара месяцев
спокойной жизни мне обеспечена. И папе тоже, а я папина дочка, и люблю его куда
больше, чем маму. Это только детям трудно ответить, кого больше любишь, папу
или маму, у взрослых очень даже запросто получается…
Закончив, я снесла полусформировавшийся черный
вихрь — тот поплыл сквозь стены, ища, к кому бы прицепится, и перевела дух.
Критическим взглядом оглядела подъезд.
Да, давненько не убиралась. Опять наползло
синего мха, причем у наших дверей его больше всего. Понятно… с мамиными
истериками ему всегда есть чем питаться. Когда я была маленькой, то думала, что
мох разводят Светлые, чтобы нам досадить. Потом мне объяснили, что синий мох —
коренной обитатель сумрака, паразит, поедающий человеческие эмоции.
— Лёд! — скомандовала я, вскидывая руку. Холод
послушно собрался у пальцев и тугой щеткой прошелся по стенам. Промороженные
иголочки мха посыпались на пол, мгновенно истлевая.
Вот так-то!
Это тебе не человеческими мыслишками
кормиться!
Это настоящая сила — сила Иного.
Я вышла из сумрака — в людском мире еще и пары
секунд не прошло, оправила прическу. На лбу была испарина, пришлось достать
платочек и промокнуть пот. И конечно же, когда я посмотрелась в зеркало, то
убедилась, что тушь размазалась.
Возиться со внешностью времени уже совсем не
было. Я просто набросила легкий покров привлекательности, который не позволит
ни одному человеку заметить изъяны макияжа. У нас это называется «паранджа», и,
в общем-то, никто случая не упустит посмеяться над Иным в «парандже». Но все
при этом ее используют. Когда не хватает времени, когда надо произвести
гарантированно хорошее впечатление, ради забавы. Одна молоденькая ведьмочка из
Пскова, ничего толком не умеющая, кроме как «паранджу» на себя набрасывать, уже
года три работает манекенщицей. Тем и живет. Одна беда — через фотографии и
видео заклятие не действует, так что от бесконечных предложений сниматься в
рекламе ей приходится отказываться…
Все сегодня было против меня. И лифт шел
долго, а второй у нас давным-давно не работает, и выходя из подъезда я
наткнулась на Виталика, парнишку, живущего над нами. Когда он увидел меня в
«парандже», то просто остолбенел, тупо улыбаясь. Он в меня влюблен лет с
тринадцати, влюблен глупо, безответно и молчаливо. Моя же недоработка, если
честно. Я осваивала заклятия приворота, и решила потренироваться на соседском
мальчишке — раз уж все равно не упускает случая поглазеть на меня, когда я сижу
на балконе в купальнике и загораю. Вот… потренировалась. Упустила
ограничительные факторы. Он влюбился раз и навсегда. Когда не видит меня долго,
то у него вроде все проходит, а стоит встретиться хоть мимолетно — и по новой.
Никогда у него не будет счастья в любви.
— Виталик, я спешу, — улыбаясь, сказала я.
Но парень все стоял, загораживая проход. Потом
решился на комплимент.
— Алиса, какая ты сегодня красивая…
— Спасибо, — я мягко отстранила его, и
почувствовала, как парень вздрогнул, когда моя рука коснулась его плеча.
Небось, неделю будет вспоминать это прикосновение…
— Я сдал последний экзамен, Алиса! — торопливо
сказал он мне в спину. — Все, теперь студент!
Я обернулась, и посмотрела на него
повнимательнее.
Неужели этот потребитель лосьона от прыщей
строит какие-то иллюзии? Надеется, что поступив в институт, «начав взрослую
жизнь», сможет на что-то претендовать?
— От армии увиливаешь? — спросила я. — Мужики
пошли какие-то бесполые. Тряпки. Нет, чтобы отслужить, обрести жизненный опыт,
а потом уже идти учится.
Его улыбка медленно увядала. Заглядеться!
— Пока, Виталька, — сказала я. И выскочила из
подъезда в душное лето. Но настроение у меня слегка улучшилось.
