— Он знает какие-то тайны касательно смерти короля? — спросил Корбетт.
Бенстед помолчал.
— Нет, — ответил он. — Какие тайны! Александр умер, свалившись с лошади и сломав себе шею. Не обращайте внимания на глупых пророков и их проклятия! Первая жена Александра умерла, два его сына умерли; при том, сколько он пил, чтобы все это забыть, и при его привычке бешено мчаться в глухой ночи на коне ради утоления малейшей похоти, подобное несчастье было только делом времени.
— Стало быть, смерть Александра не была неожиданностью для его подданных?
— Что вы имеете в виду? — вдруг вскинулся Бенстед.
— Я имею в виду, — медленно начал Корбетт, — что дома Коминов и Брюсов должны… эээ… — судейский замолчал, подыскивая нужные слова, — не должны быть недовольны, — продолжил он, — ведь каждому из них подвернулся случай выдвинуть свои притязания на шотландский трон.
— Осторожней со словами, Корбетт! — отозвался Бенстед. — Комины почти не бывают при дворе, но Брюс… Хотя он и был близок к Александру, покойный король никогда не утруждал себя размышлениями о его притязаниях на трон. Да, — медленно закончил он, — есть такие, кто сегодня внимательно следят за Брюсом. Он жаждет короны, мастер Корбетт, как другие — спасения души. Но будьте осторожны в речах и делах. Брюсы люди бешеные, им может не понравиться то, на что вы намекаете!
Корбетт закивал в знак согласия, но тут разговор их был прерван стуком в дверь, и в комнату вошел приземистый, но явно обладающий недюжинной силой человек. Корбетту он сразу же не понравился. Рыхлое, пустое лицо, выпуклые зеленые глаза и прилизанные коричневые сальные волосы. Он делал знаки руками и пальцами, и Корбетт зачарованно смотрел, как Бенстед отвечает такими же жестами. Человек взглянул на Корбетта, и Бенстед повернулся.
— Прошу прощения, господин судейский. Позвольте познакомить вас с Аароном, новообращенным, глухонемым, который может общаться только на языке жестов. Это мой личный слуга еще с тех времен, когда я учился в Италии. Он пришел сообщить нам, что пир сейчас начнется и что мы должны немедля сойти вниз.
Корбетт кивнул и последовал за посланником и его странным товарищем прочь из комнаты, вниз и в главный зал замка.
VI
От зрелища пиршественного зала в глазах у Корбетта воистину зарябило. Длинная палата была украшена тканями, привезенными из Парижа, дорогими шпалерами и ярко освещена факелами, неистово пылающими в бесчисленных светцах на стенах. В дальнем конце зала на возвышении стоял длинный стол, за которым сидело множество людей свирепого вида, одетых в дорогие одежды, отороченные горностаем и соболями, но даже оттуда, где стоял Корбетт, было видно, что у большинства из них из-под полы посверкивает оружие. Несмотря на это, Совет опекунов был намерен сохранить мир; оружие было под запретом, и в тускло освещенных уголках зала наготове стояли королевские стражники. Ниже великолепно инкрустированной серебром чаши с солью выстроились длинные ряды столов, за которыми теснились челядь, чиновники и приближенные могущественных лордов.
[3]
В зале царило напряженное, тревожное ожидание — шум, гомон, неумолчный говор, время от времени перекрываемый бранными криками. Каждый старался показать, что имеет прямое отношение к происходящему, а сам исподтишка наблюдал за верховодами, сидящими за высоким столом.
Бенстед величаво прошествовал через весь зал и учтиво представился этому множеству могущественнейших баронов Шотландии. Он также представил Корбетта, который отметил, что большинство лордов слишком заняты, чтобы обратить на него внимание, зато епископ Глазго Уишарт, иссохший человечек с лицом коричневым и морщинистым, как грецкий орех, внимательно рассматривает его из-под тяжелых век. Так же как и еще один человек — великан с серо-стальными волосами, пронзительными синими глазами и жестоким ртом. Позже Бенстед назвал его — это был лорд Роберт, предводитель клана Брюсов. Он тоже внимательно оглядел Корбетта, после чего вновь вперил свой свирепый взгляд в зал.
Едва успели Бенстед с Корбеттом занять свои места за столом, ближайшим к помосту, как пронзительно запели рога. Епископ Уишарт промямлил молитву, и пиршество началось. Стали подавать блюда, заиграли музыканты — флейта, ребек
[4]
и барабан, — но их заглушил рев голосов. Корбетт был наслышан, что шотландцы — народ грубый, однако также и о том, что их кухня почитается среди лучших в Европе. Перед каждым гостем лежало нечто вроде подноса из жесткого черствого хлеба, служившее вместилищем для череды роскошных блюд, подаваемых усталыми, потными мальчиками, которым приходилось кормить бесчисленное количество ртов, избегая одновременно похотливых рук гостей определенного склада. Каких только перемен не было — мясо, сваренное с сахаром и гвоздикой, сдобренное циннамоном и имбирем, к которому подавались кабаньи ребра; свинина, нашпигованная яичным желтком, орешками сосновых шишек, изюмом, шафраном и перцем и запеченная в тесте; пироги с рыбой; жареные миноги; баранина, ржанки, кроншнепы, бекасы и фазаны. Вино переливалось из кувшина в кубок, после чего — в глотку, зачастую одним зычным глотком. Корбетт ел мало — как всегда. Вид одного из мальчиков, который, разнося угощения, одновременно тер гноящееся ухо, тоже не способствовал аппетиту. Корбетт потягивал вино, обменивался любезностями с Бенстедом, заведшим речь о хитросплетениях шотландской политики.
— Оглядитесь вокруг, Корбетт. Этот зал полон людьми, которые с наслаждением перерезали бы друг другу глотки. Александр держал их твердой рукой в стальной рукавице. Бог весть что станется теперь!
— И как вы думаете — что? — спросил Корбетт.
— Даже подумать страшно, — ответил Бенстед. — Коль королем станет человек, что им не по душе, поднимется волна свирепства и жестокости, закрутится водоворотом и выплеснется через край на юг, через нашу границу.
Корбетт мысленно согласился, вспомнив пустынные земли, по которым он проезжал, направляясь в Шотландию, — обширные незащищенные пространства, уязвимые для внезапного нападения. Бенстед подался вперед, чтобы через стол продолжить разговор, однако, почувствовав растущий интерес соседей, многозначительно взглянул на Корбетта и погрузился в молчание. Их беседа угасла, но вокруг продолжали разговаривать. Корбетт с трудом понимал звучавшую в зале речь и стал просто глазеть по сторонам. Через проход, тоже за отдельным столом, сидела группа людей, и один из них смотрел в спину Бенстеда с такой злобой, что Корбетт встревожился. Он наклонился через стол и схватил Бенстеда за руку.
— Там, позади вас! — прошептал он.
— Там, позади меня, — резко оборвал его Бенстед, — сидит французское посольство во главе с Арманом де Краоном. Такой маленький, смуглый, напряженный человек с бородой и вислыми усами, глядящий на меня, наверное, так, будто хочет воткнуть кинжал мне в спину? — Корбетт кивнул, а Бенстед улыбнулся: — Вот и прекрасно! Я нарочно сел спиной к нему. Де Краон никогда не умел сносить оскорбление.
