Едва рассвело, Ранульф разбудил Корбетта. Тот встал, ополоснул лицо холодной водой из медного кувшина, стоявшего на деревянной подставке, и торопливо натянул на себя свою лучшую одежду, которую взял специально для такого случая. Оглядев чистого и опрятно одетого Ранульфа, он хмыкнул от удовольствия, и оба отправились в кухню и кладовку, чтобы утолить голод ржаным хлебом с элем.
До Вудстока они добрались без происшествий. Обогнув деревню, выехали на широкую ухабистую дорогу, которая была проложена в большом рукотворном парке и вела к королевскому дворцу. Корбетт был здесь впервые и удивился, увидев дом чуть побольше обычного замка, стоявший на невысоком холме. Главный дворец с башней возвышался над другими домами и часовнями, пристроенными позднее. Старую стену уже ломали, но строительство новой еще не довели до конца. Работа кипела, от ворот нескончаемым потоком тянулись подводы. Проходя мимо, придворные в шелковых платьях и украшенных горностаем плащах надменно поглядывали на строителей. Туда-сюда шныряли с озабоченным видом чиновники и курьеры, а в парке расположились лагерем всадники и пехотинцы — охрана короля.
Чертыхаясь и проклиная все на свете, Корбетт и Ранульф пробирались сквозь толпу с помощью все того же вьючного пони, чьи острые зубы и крепкие копыта были весьма убедительны. У огромных ворот вооруженная стража скрестила копья, перекрыв вход, за ними с обнаженными мечами стояли конные рыцари-баннереты, а по стене прохаживались королевские лучники. Корбетт показал документы, выданные ему Барнеллом и Суиннертоном, и его пропустили во внутренний двор, где у него тотчас отобрали лошадей и оружие. Лишь один из рыцарей неохотно согласился послать слугу за главным камергером. Тот явился почти тотчас, тяжело дыша от спешки. Невысокого роста, лысый, разодетый, он семенил, выставив вперед грудь, словно надутый голубь. Представившись как Уолтер Боудон, он сверкнул маленькими глазками, когда Корбетт назвал себя.
— Пойдемте! — сказал камергер и щелкнул пальцами.
— Куда?
— К королю! К королю! — удивленно воскликнул он. — Разве вы не за этим приехали? Нет? — Его круглое гладкое лицо сморщилось, он недовольно поджал губы. — Его величество ждет вас. Следуйте за мной.
Боудон повернулся и вразвалку засеменил прочь, не оглядываясь на заторопившихся следом Корбетта и Ранульфа. Корбетт был поражен, ибо кое-что знал о придворной жизни и предполагал, что ему придется несколько дней ждать аудиенции.
Они шли по лабиринту коридоров, потом вверх по лестнице, через кладовку, кухню, маленькую часовню, потом еще раз вверх по лестнице в большой зал дворца, просторный, продолговатый, с высокими сводами, выложенный несравненными темно-красными блестящими изразцами. Через огромное, в виде трилистника, окно утренний свет падал на большой дубовый стол, стоявший на возвышении у дальней стены. Ранульф таращил глаза на невиданную роскошь, да и Корбетт тоже не мог скрыть удивления. Стены были закрыты шерстяными и бархатными драпировками, на полу лежали богатые узорчатые ковры. По углам и в нишах стояли шкафы, их деревянные дверцы украшала великолепная резьба. У левой стены был устроен камин, за решеткой полыхали большие поленья, а перед камином в резных креслах сидели в меховых накидках мужчина и женщина, склонившись над стоявшим между ними столиком, и молча изучали положение шахматных фигур.
Шепнув Корбетту и Ранульфу, чтобы они оставались на месте, Боудон медленно пересек зал и что-то прошептал на ухо мужчине, развернув свое тучное тело в сторону чиновника и его слуги. Мужчина передвинул шахматную фигуру, после чего, поглядев на Корбетта, сделал ему знак подойти поближе.
— Господин чиновник, идите сюда. Здесь холодно, и я не намерен никуда двигаться. Боудон, — обратился он к толстому камергеру, — принесите подогретого вина.
Подойдя ближе, Корбетт и Ранульф опустились на одно колено, причем Ранульфу потребовался приказ Корбетта, узнавшего резкий властный голос короля, который он в последний раз слышал в далекой заснеженной долине много лет назад. Корбетт назвал себя и Ранульфа.
— Да-да, господин чиновник. — В голосе слышалось раздражение. — Нам известно, кто вы.
Он хлопнул в ладоши, и как из-под земли появился слуга с табуретами для Корбетта и Ранульфа. Корбетт сел, чувствуя себя неловко на низком табурете, с которого ему приходилось снизу вверх смотреть на короля и одновременно уворачиваться от мокрого холодного носа любопытного волкодава, который отошел с надменным видом лишь при виде угрожающе нацелившегося на него монаршего сапога.
Король был в простой синей тунике, доходившей до черных кожаных сапог, и в накидке с капюшоном, отороченной у шеи и на длинных рукавах мехом горностая. Знаками королевской власти были лишь золотой венец, надвинутый на лоб, и широкие золотые запястья. Эдуард внимательно смотрел на Корбетта, и Корбетт не отводил взгляда от короля, отмечая про себя седину в светлых волосах и короткой бороде и жесткую линию тонкогубого рта.
Эдуард постарел, однако взгляд у него был все такой же острый, а длинный мясистый нос все так же придавал ему сходство с одним из королевских охотничьих соколов. Присмотревшись к Корбетту, Эдуард усмехнулся и наклонился, чтобы похлопать его по плечу: — Я помню вас, Корбетт, еще с валлийских времен. Кажется, мы опять у вас в долгу, опять обязаны вам жизнью. Я читал письма канцлера. — Он помолчал, откашлялся. — Вы отлично владеете искусством дедукции!
Король отвернулся, так как королева обратилась к нему, и заметные гортанные звуки в ее голосе придали нормандскому французскому языку необычную глубину. Эдуард ласково ответил ей, и Корбетт поклонился, когда Эдуард представил его королеве, своей любимой Элеоноре Кастильской.
Темные волосы испанской красавицы с оливковой кожей и тонкими нежными чертами покрывала белая кружевная мантилья. Синее, украшенное золотом платье с серебряной цепочкой вокруг талии и кружевами из Брюгге на шее и запястьях подчеркивало гибкость тела, державшего короля в плену со времен их первого свидания тридцать лет назад. Несмотря на свою хрупкость, королева, преданно любящая супруга, сопровождала его в крестовом походе, а также в Гаскони и Уэльсе, когда король воевал там. Она рожала королю наследников, однако пока еще ни один младенец мужского пола не выжил. Тем не менее ее власть над королем была абсолютной. Даже богатое убранство зала было, скорее всего, делом ее рук, ведь она прославилась не только добродетелью, но и любовью к роскоши.
Когда король умолк, Элеонора повернула к Корбетту сияющее счастливое лицо и протянула ему тонкую, украшенную кольцами руку. Чиновник поцеловал ее, понимая, что человек, спасший жизнь короля, навсегда обеспечил себе благодарность и покровительство королевы. Но, вдохнув слабый аромат духов, он почувствовал яростный гнев — высокую цену заплатил он, Хью Корбетт, за безопасность королевских особ!
С удивлением он посмотрел на королеву, которая вдруг расхохоталась и показала рукой туда, где сидел Ранульф. Когда Корбетт обернулся, то и сам еле сдержал смех, увидев бледное лицо юноши, его широко распахнутые глаза и открытый от ужаса рот — такое впечатление на него произвело присутствие монархов. Корбетт коснулся колена Ранульфа, чтобы успокоить его, а король заговорил с ним по-английски, как настоящий лондонец. Ранульф выдавил из себя лаконичный ответ и умолк, склонив голову. Тем временем слуги принесли вино, и король приказал стюарду разлить его. Только после этого он стал подробно расспрашивать Корбетта обо всем, что тот узнал, расследуя загадочную смерть Дюкета.
