– Ты ничего не поняла и никогда не поймешь, –
возразила Катя. – Наоборот, я спасала девочек. Сколько бы из них умерло в
детдомах или пропало без вести после того, как их вытолкнули во взрослую жизнь?
А я вручала воспитанницам ключи от светлого будущего!
– В особенности тем, кто попал к Роману, –
уточнила я. – Им очень повезло. А теперь посмотри на Свету! По-твоему, она
нормальна?
– Я не псих, – зашипела Глаголева. – Это
Лизка была с кривой крышей! Ирка ко мне приперлась ночью, говорит: «Суханова
оборзела, выгнала меня из каюты, силой вытолкала и приказала: «Молчи, иначе с
палубы завтра тебя сброшу, ты плаваешь стилем «топор», вмиг потонешь. Мне надо
с папочкой без посторонних поговорить, рассказать ему о своей любви». Я
возмутилась! Какого хрена она на себя одеяло тянет! Я папочку люблю больше
всех, но мне и в голову не придет так хамить. Ну я и побежала в каюту, где
Лизавета без спроса расположилась! Та заорала, а я ей подушку на лицо кинула и
прижала! Я не хотела убивать! Ей-богу! Случайно все вышло!
– Ты задушила Суханову, – потрясенно сказала
я. – Потом забежала в туалет…
– Меня тошнило, – жалобно уточнила Света.
– …потеряла заколку, – медленно говорила я, –
решила замести следы, выбросила красную подушку, притащила черную. Это глупо,
но ты почему-то подумала, что количество думок на диване должно остаться
прежним. Управилась ты быстро, а потом затаилась в коридоре, увидела, как
Катерина спешно убирает все, что может намекнуть на пребывание в каюте Василия
Олеговича, и решила свалить свою вину на Самойлову!
Света заколотила кулачками по дивану:
– Она не любила папочку! И Лизка тоже! Он должен был
остаться со мной!
Я повернулась к Кате:
– Можешь полюбоваться на дело своих рук! Стокгольмский
синдром! Глаголева безумна! Наверное, и Иру она убила.
Светлана потухла, словно задутая ветром свечка:
– Нет, ей правда плохо стало. Я вернулась к себе и
рассказала Поповой: «Катя Лизу задушила. Нам надо сказать, что мы обе
директрису видели!» А Ирка прям посинела… потом захрипела… я ее еле водой
отпоила. Но утром за завтраком она мне нормальной казалась.
Катерина начала ломать пальцы. Света бросилась ей на шею:
– Я не виновата! Я не хотела! Лиза папочку не любила,
она боялась, что он про нее забудет и ее Роману отдадут! Простите меня!
Самойлова обняла рыдающую девочку:
– Конечно, солнышко, я с тобой. Больше никому ни слова!
Глава 35
Пока я сидела в каюте Кати, теплоход плыл в сторону Вакулова
и, в конце концов, пришвартовался. На причале нас ждали две машины «Скорой
помощи» и местные милиционеры, все, как на подбор, пузатые, одышливые, со
вспотевшими лбами. Один из них моментально ринулся к Юре и отрапортовал:
– Виталий Матвеевич уже седьмой раз из Москвы звонит,
волнуется, ваш сотовый недоступен.
Шумаков, подавив улыбку, ответил:
– Спасибо, вы разрешите мне соединиться с начальством
из отдела?
– Не вопрос, – кивнул пузан.
Тела Василия Олеговича и Марфы погрузили в одну машину, во
вторую впихнули носилки с Игорем, пассажиры и члены экипажа побрели в местное
отделение пешком.
– Мы с Виолой Ленинидовной запрем все каюты и придем
следом, – сказал Юра. – Обеспечьте охрану места происшествия.
– Ясно, – подобострастно ответил главный Шерлок
Холмс из Вакулова.
Мы с Юрой решили обойти весь теплоход. Я спустилась на
нижний уровень, тщательно закрыла каюту экипажа, прошла по коридору до конца и
нашла еще одну дверь, без замочной скважины. Я толкнула ее и втиснулась в узкое
пространство, пошарила рукой по стене и нажала на выключатель. Скупой Иван
Васильевич ввернул в патрон слабую лампочку, но после темноты свет показался
мне ослепительно-ярким. Я зажмурилась, пошатнулась, инстинктивно уцепилась за
нечто, весьма удачно оказавшееся под рукой, и удивилась. Полное ощущение, что я
схватилась за влажную тряпку. Глаза открылись, я поморгала и… обалдела.
Кладовка оказалась неожиданно длинной. Две ее стены были
заняты железными стеллажами с разной лабудой, к третьей, торцевой, крепилась
кровать, на которой в странной позе лицом вниз лежал мужик. Неизвестный был
одет в мятую рубашку и грязные джинсы, одна его рука безвольно свисала, пальцы
мертвеца – а человек, несомненно, был мертв – почти касались пола.
Чуть поодаль от трупа сидела… сидело… сидел… Извините, но я
не могла определить ни вид, ни пол ужасного создания. Это был монстр, покрытый
серо-розовой кожей, из которой пробивались короткие, едва ли двухмиллиметровые
волосы. Если представите себе младенца со щетиной на щечках, тогда поймете, как
выглядело это существо. Маленькая деталь: новорожденный редко весит более пяти
килограммов, а чудище, восседавшее в кладовке, тянуло пуда на три, обладало
мощными лапами с впечатляющими когтями, здоровенными, похожими на чебуреки
ушами, длинным хлыстообразным хвостом, кровожадными черными глазками… И вот он,
главный момент! Я держала страшилище за высунутый язык. То, что на ощупь
показалось мне влажной материей, свисало из клыкастой пасти. Наверное, гоблин
ошалел от хамства незнакомки, схватившей его за язык, поэтому сидел смирно.
Дверь в кладовку открылась.
– Ты здесь? – спросил Юра.
Я оцепенела, пальцы, сведенные судорогой, не разжимались,
ноги вросли в пол.
– Ох и ни фига себе! – присвистнул Шумаков. –
Кто это?
– Не знаю, – прошептала я.
– Зачем ты его держишь? – тоже понизил голос Юра.
– Не могу отпустить, – призналась я. – Сделай
что-нибудь.
– Фу, – приказал Шумаков. – Фу!
– Ты это мне или ему говоришь? – уточнила я.
Юра приблизился к монстру.
– Хорошая собачка! Глупая, злая Вилка сделала мальчику
больно. Сейчас дядя разожмет цепкие пальчики, и ты освободишься.
– Лучше не прикасайся к ней, – испугалась
я. – Эта тварь сидит тихо, пока я ее держу.
– Вовсе нет, – возразил Юрасик, отдирая мою руку
от языка чудовища. – Он бы давно тебе лапу отгрыз. Милый, испуганный пес!
Спокойно дрых в чулане, вдруг откуда ни возьмись появляется тетка – и цап за
язык! Тебе бы понравилось очутиться на месте барбоса?
– Почему ты решил, что это собака? – нервно
спросила я.
