– А-а-а, – долетело в ответ уже с палубы.
Поверьте, никогда я не преодолевала почти вертикальную
лестницу с такой скоростью. Я вообще-то ленива и предпочитаю садиться в лифт,
даже если надо попасть на второй этаж. Но сейчас я летела гепардом, парила
орлом, скакала боевым верблюдом – никак не могу подобрать достойного сравнения.
Важно другое. Очутившись за миллидолю секунды на верхней палубе, я увидела Юру,
лежавшего у подножия железной палки, торчавшей из пола, и крюк, мирно
покоившийся в креплении.
– Милый, ты жив? – бросилась я к Шумакову. –
Хорошо, что догадался уцепится за столб!
– Меня на него понесло, – прошептал Юра и
сел. – Что это было? Где я? Кто я? Как меня зовут? Какое нынче тысячелетие
на дворе? Фу, я думал, круче американских горок ничего не бывает! И что за
дрянь висит на моей спине?
Я дернула деревяшку, та неожиданно легко упала на палубу,
прихватив с собой часть наволочки. Юра встал.
– Безобразие, – донеслось снизу. – Сколько
можно шуметь! Дайте поспать наконец!
Из люка начала появляться фигура. На палубе было уже
достаточно светло, и я узнала Зарецкого, который, преодолевая лестницу, громко
злился на тех, кто его разбудил.
– Вот черт, – шепнул Юра. – Теперь от
насмешек не избавимся.
Я тоже без радости смотрела на Леонида, он будет
зубоскалить, растреплет всем о нашем маленьком ночном происшествии. Но
Зарецкий, выйдя на палубу, прошел не более двух метров, замер и стал
креститься.
– Доброе утро, – на всякий случай пискнула
я. – Вот, на восход солнца любуемся! «Горит на западе пожар, но он не
рукотворный» – дальше не процитирую, забыла!
– Ангел, ангел, – зашептал Леонид, – ты
пришел! Ты знаешь, ты… я… О нет! Я не хотел! Поверь! Все она! Не я это
придумал! Боже!
Зарецкий взвизгнул и рванул к лестнице, я не успела
пискнуть, как ученый, словно дьявол, провалился вниз.
– Натуральная палата номер шесть, – прошипел
Юра. – Что это Зарецкий нес про ангела?
Я повернулась. Юра стоял лицом ко мне. Он был почти
обнаженным: ну, не считать же одеждой ошметки белых трусов, разрисованных
разноцветными машинками. Собственно говоря, «боксеры» трансформировались в
некое подобие мини-юбочки теннисистки. Не забудьте: Шумакова тащило по
ступенькам и палубе, тут лопнет любой, даже очень качественный трикотаж.
Восходящее солнце било Юре в спину, отчего его фигура казалась словно сотканной
из золотисто-розового света. Но самое главное! Подушка, остатки которой по сию
пору болтались у Юры за спиной, оказалась набита не синтепоном, а натуральным
пером. Пару минут назад подул легкий ветер, он медленно и осторожно высвобождал
белые комочки из разодранной наволочки, они кружили в воздухе и тихо уплывали в
сторону. Смотрелся Шумаков интригующе, лица его было не разобрать, четко
вырисовывался лишь силуэт в ореоле из перьев.
– Бедный Леня, – вырвалось у меня, – он
испытал сильнейший стресс!
– Очень мило жалеть Зарецкого и плевать на меня, –
заревновал Юра. – Отдери от моей спины тряпку!
Я обошла его и дернула за лоскут, болтавшийся у него между
лопаток.
– Ой! Осторожнее! – взвыл любимый. – Больно!
Что там?
Шумаков еще говорил, а я уже сообразила: на его спину
намазана некая субстанция, к ней прилипла наволочка, если дергать за ткань, она
отходит вместо с кожей.
Глава 18
– Ты мог упасть на клей? – спросила я.
Юра хмыкнул:
– Шикарное предположение! Но нет, не мог.
– Незаметно, – настаивала я. – Шел, шел,
споткнулся, шлепнулся на спину, а до этого там разлили…
– И в бензине я не плавал, – перебил меня
Юра. – И керосин не пил, и зубную пасту из тюбика не жевал.
– Тюбик, – ахнула я.
Шумаков обернулся.
– Не понял!
– Все хорошо, – защебетала я. – Побегу в нашу
каюту, поправлю постель, а ты туда осторожно двигайся.
– Ладно, – согласился Юра. – У меня до сих
пор ноги трясутся, быстро не получится.
Я поспешила в каюту. Кровать лишилась спинки, но не рухнула.
Матрас располагался на раскладушке, дерево вокруг нее служило исключительно
декоративным украшением. Опасаясь, что Юра передумает и быстро вернется, я
начала со скоростью обезьяны, ищущей конфету, рыться в постельном белье. Ведь
это я взяла на кухне тюбик со сгущенкой, собираясь полакомиться любимым с
детства сладким бутербродом, отвернула крышку… и тут в каюту постучал Юра.
Чтобы Шумаков не стал потешаться и обзывать меня первой среди обжор, я
быстренько, не подумав о последствиях, сунула тюбик под подушку, причем не
свою, а Юрину. И теперь пытаюсь сообразить: завернула я колпачок или забыла?
Если упаковка осталась открытой, то содержимое могло вытечь. Но где накидка с
кресла, куда я запихнула второй тюбик? Нет ни покрывала, ни сгущенки, пусто.
Я перетрясла одеяла, но ничего не нашла. Внезапно мне стало
душно. Дыша, как загнанная собака, я поспешила в коридор, а оттуда на палубу.
Даже если я и не закрыла тюбик, то сгущенка не суперклей. Да, при помощи
сладкой густой массы можно временно приклеить к себе рубашку или салфетку, но
подушка – довольно объемная вещь, вместе со спинкой от кровати она составляет
тяжелую конструкцию. Мне пришла в голову очередная глупая идея.
– Эй, – тихо позвал Юра, спускаясь по
лестнице. – Можешь объяснить, что происходит?
– Пошли в каюту, – шепнула я. – Зарецкий тебя
не узнал, не хочется разбудить кого-нибудь более сообразительного.
Мы вернулись, я еще раз осмотрела спину Шумакова и рискнула
выдвинуть предположение:
– В нашу кровать попал клей.
Шумаков зевнул.
– Есть объяснение, как такое могло случиться?
Я пожала плечами.
– Единственное, что приходит в голову: мебель на
теплоходе не самого лучшего качества, она сделана не из массива, а склепана из
опилок, спрессованных с каким-то вязким материалом. Клеящая субстанция
просочилась на кровать, сначала спинка прилипла к подушке, затем подушка – к
твоему телу.
– Звучит глупо, – подвел черту Юра, – но за
неимением достойной версии придется принять идиотскую. Следующая проблема. У
меня между лопатками мотается кусок наволочки. Как его убрать? Хочу
предупредить: дергать нельзя, мне очень больно.
