Долго молчал Тингол, исполнен прозрений и скорби, но,
наконец, промолвил:
— Ныне ясен мне исход нолдоров с Запада, которому
прежде я много дивился. Не на помощь к нам пришли они — это лишь случай — ибо
тех, кто остался в Средиземье, валары, до смертельной нужды, предоставили их
судьбе. Мстить и возвращать утраченное пришли нолдоры. Но тем более верными
союзниками против Моргота будут они, ибо можно отныне не опасаться, что они
заключат с ним союз.
Однако Мелиан возразила:
— Истинно, что пришли они за местью — но не только.
Остерегайся сынов Феанора! Тень гнева валаров лежит на них; они сотворили лихо
в Амане и причинили зло своей родне. Рознь меж принцами нолдоров лишь усыплена.
И ответил Тингол:
— Что мне до того? О Феаноре я лишь слышал — и в
рассказах тех он истинно велик. О сынах его слыхал я мало приятного; однако,
похоже, они — злейшие враги нашего врага.
— Их мечи и советы могут быть обоюдоострыми, —
молвила Мелиан, и больше они не говорили об этом.
Вскоре, однако, поползли шепотки среди синдаров о делах
нолдоров до их прихода в Белерианд. Очевидно, откуда исходили они, и лихая
правда оказалась раздута и отравлена ложью; но синдары были еще доверчивы и
беспечны, и (как можно догадаться) Моргот именно их избрал для своих первых
злобных нападок, ибо они еще не знали его. Цирдан же, услыхав эти мрачные
рассказы, обеспокоился, ибо был мудр и быстро понял, что, правда они или ложь,
но распущены эти слухи по злобе; хотя злобу эту он считал исходящей от принцев
нолдоров — от зависти их домов друг к другу. Потому он послал к Тинголу гонца с
вестями обо все услышанном.
Случилось так, что в это время сыновья Финарфина вновь
гостили у Тингола, так как хотели повидаться с сестрой своей Галадриэлью. И
Тингол, опечаленный, в гневе сказал Финроду:
— Зло причинил ты мне, родич, скрыв от меня столь
важные события. Ибо теперь я узнал о всех лиходейских деяниях нолдоров.
Финрод же отвечал:
— Какое зло причинил я тебе, владыка? И какие
лиходейства нолдоров, совершенные в твоих владениях, печалят тебя? Ни твоей
родне, ни твоему народу они не чинили зла — и не замышляли его.
— Я дивлюсь тебе, сын Эарвен, — промолвил
Тингол. — Ты явился ко двору родича с руками, обагренными кровью родичей
твоей матери — и не ищешь оправдания, не просишь прощенья!
Велики были боль и страдание Финрода, но он молчал, ибо не
мог защититься иначе, кроме как обвинив других принцев нолдоров; этого же он не
хотел делать перед Тинголом. Но в душе Ангрода вспыхнуло вновь воспоминание о
злых словах Карантира, и он вскричал:
— Владыка, я не знаю, что за ложь и откуда услыхал ты,
но на наших руках нет крови! Невиновными пришли мы, и лишь в глупости можно
упрекнуть нас — что внимали речам беспощадного Феанора и потеряли от них разум,
как от вина. Мы не творили зла по пути, но сами много страдали и простили эти
страдания. За это названы мы твоими наушниками и предателями нолдоров;
неправедно, как ты знаешь, ибо мы из верности молчали перед тобой и тем
заслужили твой гнев. Но теперь этих вин не носить нам, и ты узнаешь правду!
И тут Ангрод без жалости рассказал о сыновьях Феанора,
поведав о крови в Альквалондэ, Пророчестве Мандоса и сожжении кораблей в
Лосгаре. И воскликнул:
— Почему должны мы, выжившие на Вздыбленном Льду,
носить имя убийц и предателей?
— Однако и на вас лежит тень Мандоса, — сказала
Мелиан. А Тингол долго молчал, прежде чем заговорить вновь.
— Уходите! — велел он наконец. — Сердце мое
пылает. Позже вы возвратитесь, если пожелаете, ибо я не затворю дверей перед
вами, о родичи, попавшие в лиходейскую ловушку, которой не могли избежать. С
Финголфином и его народом я также останусь в дружбе, ибо стократ оплатили они
содеянное ими зло. И в ненависти нашей к Стихии, что породила все это зло, наша
рознь должна быть забыта. Но внемлите моим словам! Отныне никогда не должен
звучать в моих ушах язык тех, кто убивал моих родичей в Альквалондэ. И во всей
моей державе не прозвучит он явно, пока длится мое владычество. Да услышат все
синдары мое повеление — не говорить на языке нолдоров и не отвечать ему. Те же,
кто им воспользуется, будут считаться братоубийцами и предателями
нераскаянными.
С тяжелым сердцем сыновья Финарфина покинули Менегрот, видя,
как сбываются слова Мандоса, что никому из нолдоров, пошедшим за Феанором, не
вырваться из тени, что накрыла его дом. И случилось так, как велел Тингол, ибо
синдары услышали его слова и во всем Белерианде отказались от языка нолдоров, и
чурались тех, кто вслух говорил на нем; а Изгои приняли язык синдаров для своих
повседневных нужд, и Высокое Наречие Запада звучало лишь среди владык нолдоров.
Однако повсюду, где жил тот народ, наречие это осталось языком знаний.
Наргофронд был, наконец, достроен (а Тургон жил еще в
чертогах Виниамара), и сыны Финарфина собрались туда на пир; и Галадриэль
прибыла из Дориафа и какое-то время жила в Наргофронде. А король Финрод
Фелагунд не имел жены, и Галадриэль спросила его, долго ли еще будет так. И
прозрение снизошло на Финрода, и ответил он так:
— Дам и я обет, и должен быть свободен, чтобы исполнить
его и уйти во тьму. А от моих владений не останется ничего, что мог бы
наследовать сын.
Говорят, однако, что тогда еще столь холодный расчет не
правил им; ибо возлюбленной его была Амариэ из ваниаров, а она не последовала
за ним в изгнание.
Глава 16
О Маэглине
Арэдэль Ар-Фейниэль, Белая Дева нолдоров, дочь Финголфина,
жила в Нэврасте со своим братом Тургоном и ушла с ним в Тайное Королевство. Но
она устала от охраняемого града Гондолина, чем дальше, тем больше желая вновь
скакать по зеленым лугам и бродить в лесах, как было привычно ей в Валиноре; и,
когда со времени окончания постройки Гондолина минуло две сотни лет, она
обратилась к Тургону с просьбой дозволить ей уйти. Тургон не хотел соглашаться
на это и долго отказывался, но, наконец, сдался и сказал так:
— Ступай, если желаешь, хоть сердце мое и противится
этому: я провижу, что злом обернется это для нас обоих. Но уйдешь ты лишь
навестить нашего брата Фингона, те же, кого я пошлю с тобой, возвратятся оттуда
в Гондолин. Арэдэль, однако, возразила:
— Я сестра твоя, а не слуга, и ты не запретишь мне
идти, куда я хочу. Если же отказываешь мне в свите — я уйду одна.
— Я не отказываю тебе ни в чем, что имею, —
отвечал Тургон. — Однако, я желаю, чтобы никто из знающих дорогу сюда, не
жил вне этих стен. И если я верю тебе, сестра моя — я не верю, что другие тоже
смогут уследить за своими речами.
И Тургон велел троим из своей свиты сопровождать Арэдэль и,
если они сумеют уговорить ее, отвезти ее к Фингону, в Хифлум.
— Будьте бдительны! — добавил он. — Ибо, хотя
Моргота еще сдерживают на севере, есть много опасностей в Средиземье, о коих
сестра ничего не знает.
