В этот момент прибыла карета, идущая до Холборна. Иов встал и подошел к лошадям; казалось, они узнали его. Пока он говорил с ними и поглаживал их, они стояли смирно. Я окликнул кучера:
— Есть ли место?
— Внутри, сэр. Один ездок сходит.
Я поднялся на ступеньку, и через короткое время карета уже направлялась в город.
Возвратившись на Джермин-стрит, я тотчас же направился к себе в кабинет, где оставил кое-какие из своих бумаг с вычислениями. Я приступил к работе с усиленным энтузиазмом, зная, что близок к получению точной формулы, описывающей процесс смены направления электрического потока при его образовании. Сумей я создать и поддерживать эту отрицательную силу, она, возможно, пересилит энергию первоначального заряда, всецело покончит с ним.
Прервали меня донесшиеся голоса и смех; в комнату вошли Биши с Мэри, за ними следовал Фред.
— Я, сэр, их остановить хотел, да не смог, — сказал он. — Они меня от двери отогнали.
— Меня, Фред, не остановить. — Биши пребывал в превосходнейшем настроении. — Я Фаэтон в огненной колеснице. Слыхивал ли ты о Фаэтоне?
— На Хеймаркете, сэр, есть один — в пролетке народ катает.
— Пролетка? Не иначе как новое словцо. — Тут он повернулся ко мне: — Виктор, позвольте представить вам Мэри Шелли.
Поднявшись с кресла, я сердечно обнял их обоих.
— Когда это произошло?
— Этим самым утром. В церкви Святой Мильдред, на Брэд-стрит.
— Мы соблюли приличия ради будущих детей, — сказала Мэри.
— Церемония, Виктор, была прелестная. Мистер Годвин плакал. Плакал я. Плакал священник. Благослови нас всех Господь!
— Я не плакала, — с улыбкой сказала Мэри. — К тому же я сомневаюсь, чтобы Господу угодно было нас благословить.
— Отче наш хоть и сущий, но лишь на своих небесах, — отвечал Биши. — Мы свободны. Мы не изгнанники на этой земле. Не откушаете ли с нами в «Чаптере»? Обещаю вам марсалу, лучше которой в Лондоне не найти.
— Поедемте же, — уговаривала меня Мэри.
Говоря по чести, я не стал бы рекомендовать это место молодоженам. Это был трактир из тех, что сохранили порядки прошлого столетия, одновременно являя посетителю все недостатки нынешнего. Зала была темна даже днем, ибо сквозь толстые окна с небольшими стеклами проникало чрезвычайно мало свету. Стропила были велики, крыша низка, а все помещение разбито на ряд обшитых темным деревом отделений. Такого рода заведения лондонцы именуют погребками — слово, которое всегда наводило меня на мысли о погребении.
Нас троих проводили в погребок, и Биши тотчас же спросил на всех сэндвичи с ветчиной и бутылку шерри. Пожилой, мрачного вида официант принялся подавать на стол. На нем были панталоны до колен, старинного покроя, черные шелковые чулки и галстух, не отличавшийся безупречной чистотою. От Мэри я узнал, что звать его Уильям.
— Не надобно ли заморскому джентльмену горчицы? — спросил он у Биши.
— Я осведомлюсь у заморского джентльмена, — проговорил Биши в манере пресерьезнейшей. — Не надобно ли вам горчицы?
— Пожалуй, нет.
— Вот тебе, Уильям, и ответ.
— Превосходно, сэр.
Когда он, чинно шагая, удалился, Мэри расхохоталась.
— Его ни разу не видели улыбающимся, — сказала она. — Кое-кто пытался — на свою погибель.
Появился Уильям с сэндвичами, и она замолчала. Биши накинулся на еду, словно умирающий с голоду.
— У нас, Виктор, есть хорошие новости, — сказал он. — Байрон пригласил нас к себе на берега Женевского озера. В ваши края.
— Он снял там виллу внаем, — добавила Мэри. — Уж коли брак неминуем — так он выразился, — то двери для нас открыты настежь. Вы приглашены.
— Я?
— Но почему же нет?
— Известно ли вам название этой виллы?
— Диодати, — ответил за нее Биши.
— Диодати? Я хорошо ее знаю. Я залезал в их сад по ночам, отведать плодов.
— Это знак свыше, милый мой Виктор. Вы обязаны отведать плодов снова. Мы поедем в Швейцарию вместе.
Биши находился в чрезвычайно приподнятом настроении, противостоять приливу его воодушевления я не мог и потому согласился. К тому же я полагал, что перерыв в опытах и расчетах может мне поспособствовать — уму, точно так же как и телу, необходим отдых, и я надеялся, что период бездействия восстановит мои способности. Мы договорились отправиться тем же месяцем.
— Мы покатим через низменности Голландии… — сказала Мэри.
— …И увидим рейнские замки — эти гнезда разврата, — добавил Биши.
— А вы, Виктор, — вы увидите знакомые вам издавна места.
— Боюсь, — ответил я ей, — что я буду выглядеть там чужаком.
Биши засмеялся и знаком приказал подать еще бутылку.
— Вы, Виктор, повсюду чужак. В этом ваше очарование.
— Странно, что лорд Байрон пригласил меня.
— Стало быть, общество ваше ему приятно, — отвечал Биши. Не будучи вполне уверен, будет ли его общество приятно мне, я, однако же, промолчал. — Байрон — странное создание. Он одновременно смел и насторожен, очень горд и очень неуверен.
— Полагаю, он испытывает стыд, — сказала Мэри. — Он стыдится своего изъяна.
— Насколько я понимаю, он косолап — так ведь это называется? — спросил я.
— Да, это называется так. Однако боль его глубже. Он стыдится жизни. Он желает побыстрее ее растратить.
— Порой он беспощаден к своему окружению, — заметил Биши.
— Это потому, что он беспощаден к себе самому, — ответила Мэри. — Жалость ему неведома.
Уильям без напоминания принес нам новое блюдо сэндвичей с ветчиной. Биши накинулся на них с еще большим аппетитом.
— Странно, что успех не испортил его окончательно, — сказал он. — Я говорил о том, что он горд. Но тщеславия в нем нет.
— Вы хотите сказать, что он снисходит до разговоров с простыми смертными вроде нас, — парировала Мэри. Биши, казалось, воспринял это с обидою. Заметив его чувства, она тут же прибавила: — Ваш поэтический дар, Биши, он, разумеется, уважает. Он умаляет достоинства собственных стихов.
— Ему все дается легко. В том, что течет само собою, он не видит своей заслуги. Он наслаждается борьбой.
— Тут я с ним заодно, — сказал я. — Триумф произрастает из невзгод. Каждой великой натуре присущи свои стремления.
Биши поднял стакан:
— Честь и хвала вашему духу, Виктор! Победа или смерть!
Заметно было, что Мэри не по нраву оборот, какой принимала беседа.
— Вам легко говорить. Мужчинам свойственна жажда славы.
