Пониже пешеходной дорожки находился темный участок берега, куда я и направился. Среди деревьев и кустов, обрамлявших воду в том месте, я заметил легкое шевеление; судя по едва различимому звуку, там что-то двигалось шагом медленным и ровным. Нечто шло в ногу со мною. И тут я заметил его, в шляпе и плаще; на мгновение повернувши ко мне белое, изборожденное морщинами лицо, он бросился прочь. Других доказательств не требовалось. Он желал видеть мои слезы, а может быть, и порадоваться им. К тому же он обладал некоей способностью читать мои мысли. Иначе зачем ему было поджидать меня на месте преступления?
Полнейшая невозможность открыться какому бы то ни было живому существу вновь заставила меня ощутить растерянность и унижение. Меня запрут в Бедламе, где под конец я, вероятно, примусь искать безумия, дабы облегчить свои страдания. В несчастье своем я тем не менее почувствовал в себе неожиданную устремленность и обновленное мужество. Я вернусь в мастерскую у реки и буду ждать его появления. Я устрою ему допрос. Возможно, я даже стану умолять его навеки покинуть место его гнусного преступления. Мысль о том, что он способен на рассуждения, не приходила мне в голову ни на секунду, однако не исключено, что он послушается приказа. Я его создатель, так пускай он выучится подчиняться.
Сперва же я обязан был навестить Дэниела Уэстбрука в его темнице и попытаться, насколько то было возможно, успокоить его. На следующее утро я отправился в Новую тюрьму в Кларкенуэлле, запасшись деньгами для стражи, а также книгами и свежей провизией для самого Дэниела. Его поместили в темницу под землей. Меня провели вниз по мрачному коридору — освещенный факелами, он пропитан был запахами мочи и сырости.
— Хуже, чем твой Ньюгейт, — шепнул мне стражник.
Дэниел находился в маленькой каморке в конце коридора; когда я вошел, он вскочил со своей дощатой койки и обнял меня.
— Как мило с вашей стороны, Виктор, как хорошо!
— Что же тут хорошего? Ничего хорошего я не сделал. — Оказавшись лицом к лицу с неведающей и невинной жертвой моего собственного преступления, я едва отдавал себе отчет в том, что говорю.
— Вам известно, в чем меня обвиняют?
— Станемте говорить по порядку. Я горячо верю в вашу невиновность и испробую все доступные мне средства, чтобы вас освободили.
— Они говорят, что я убил Гарриет!
— Расскажите мне, что произошло.
— Я пошел к Серпентайну, чтобы встретиться с нею. Мы часто гуляли там по вечерам. На привычном нашем месте встречи ее не было. Утомленный после дневных трудов, я уснул под деревом — меня убаюкал звук воды, — но затем меня грубо растолкали. То был отряд стражников. К ужасу своему, я увидел, что руки мои измазаны кровью. Обыскавши меня в участке, они нашли у меня в кармане ожерелье. Как оно могло попасть ко мне в карман? Поначалу они приняли меня всего лишь за вора или разбойника. Но после в воде нашли тело. Она была задушена этим ожерельем, чему сопутствовало сильное кровотечение из носу. Виктор, разве подобное возможно себе представить? Разве возможно обвинить в ее убийстве меня?
— Здесь какое-то ужасное недоразумение, Дэниел. Умышленное искажение фактов. Есть ли у вас поверенный?
— У меня нет средств…
— Положитесь на меня. Каковы здесь условия?
— Посмотрите вокруг. Единственное утешение я вижу в том, что в тюрьме этой содержатся демократы и революционеры. Они, однако ж, не испытывают ко мне товарищеских чувств. Они взирают на меня с ужасом. Как на убийцу собственной сестры.
Стоя в этой проклятой темнице с утоптанным земляным полом, я решился испытать все до единого способы, чтобы спасти Дэниела от казни. Последовательность событий была, как мне казалось, ясна. Свершивши преступление, существо в злобе своей задумало навести подозрения на другого. А может быть, он, руководствуясь неким примитивным сознанием, полагал, что, отведя подозрения от себя, сам избавится от вины. Кому дано понять его резоны? Знал ли он, что Дэниел — брат Гарриет, или же набрел на него, спящего, по случайности?
Уходя от Дэниела, я бросил взгляд назад, на его тускло освещенную темницу. Казалось, на всей земле не найти человека более одинокого и несчастного, чем он. И попал он сюда из-за меня! За преступление, совершенное мною, будут судить его; ему предназначен мой приговор! Будь у меня возможность поменяться с ним местами, я сделал бы это без колебаний.
Покинув Кларкенуэлл, я отправился в Бартоломью-клоус, где находилась контора моего адвоката. Мистер Гарнетт оказывал мне помощь в покупке мастерской в Лаймхаусе, однако из собственных его слов я знал, что он занимается также и криминальными делами. Это был человек с румяным лицом, неимоверно любезный; пока я выкладывал обстоятельства дела, он внимательно слушал.
— Ваш друг попал в серьезный переплет, — сказал он. — Я читал об этом случае в «Хронике», мистер Франкенштейн.
— Что общественное мнение — настроено против него?
— Определенно. Но правосудию это не помеха. — Манера говорить у него была обнадеживающая, и я немедленно ухватился за его слова.
— Стало быть, Дэниела можно спасти?
— Если таковая возможность существует, это будет сделано. Где находятся супруг и дитя несчастной дамы?
— Ребенок у ее сестер в Уайтчепеле. Супруг же… удалился в сельскую местность в поисках успокоения.
— Он сын баронета, не правда ли? Так сказано в «Хронике».
— Верно.
— Это еще более усложняет положение вашего друга. Не выпьете ли со мной стаканчик хересу? Холодно на дворе, не правда ли? — Он поднялся из-за стола и, наполнив два стакана, подошел к окну. — Отсюда прекрасный вид на церковный погост, мистер Франкенштейн. Занятно размышлять о том, сколько человек там похоронено. За прошедшие столетия их накопилось немало. Восстань они из мертвых, во всей округе, я уверен, не останется места.
Пускаться в подобные рассуждения мне не хотелось.
— Есть ли шансы на то, что Дэниела выпустят до суда?
Он засмеялся в самой что ни на есть вежливой манере.
— Боюсь, ни малейшей возможности. Забудьте и думать. Если он невиновен, то убийца, разумеется, по-прежнему бродит по улицам Лондона. Есть надежда, что он убьет кого-нибудь еще при точно таких же обстоятельствах.
— И тогда Дэниела могут оправдать?
— Тогда появятся основания начать защиту. Есть ли у вас какие-либо сомнения относительно невиновности вашего друга?
— Нет. Ни единого.
— Отчего вы так уверены?
На секунду я замешкался с ответом.
— Я прекрасно знаю его. Насилие совершенно чуждо его натуре. В особенности когда речь идет о его любимой сестре.
— Но ведь люди, мистер Франкенштейн, не всегда то, чем кажутся. Они таят в себе секреты. Действуют под покровом темноты.
— Дэниел не таков.
