Захар Иванович долго не мудрствовал. Он крепко напился и в таком виде заявился домой, под ясные очи дражайшей Екатерины Никитичны.
- Погуляли, мать, малость с дружками в деревне. Ты уж не серчай, не часто, чай, бывает.
ПОСЛУШНЫЙ конь мерно перебирает копытами. Гордеев отстегнул с пояса фляжку, глотнул теплой воды. Да-а. Опять вспомнился майский переполох. Тогда он сразу же нарисовался в управе, балагуря в подпитии, ввалился в кабинет к председателю. У Полетаева как раз сидел Воронин, член городского управления, которого озаботили поисками пропавшего коллеги.
Быстро тогда Захар подбил обоих на дружеское застолье. В знак признательности, так сказать, за хлопоты по его скромной персоне. И. оказался болтливым пьяным дураком!
- Ну, учудил ты, Захар! - поднял стопку Полетаев. - С деревенскими, говоришь, дружками кутеж устроил? Пять ден, пять ден. Силен, сокол!
- Да слушай ты его больше! - встрял заплетающимся языком Воронин. - Дружки. Знаем мы, какие дружки!.. Зачин, могет, таковой и был, а потом. Аль мы не мужики?.. Колись, Захар! Катерине твоей мы - ни-ни, не скажем. Могила! Небось, с бабенкой проважался, хрыч усатый! А? Рассказывай, не таи.
- Но-о. Я пред Катей. Иск-лю-чи-и-тель-но-о с мужиками кутили. Про текущий мом-мент разговоры говорили. И должен вам, други, заявить, что. Кор-ро-че-е! Так-кие слу-хи, други мои, слыхал. Япошки, оглоблю им в зад-ницу-у, на ок-ку-у-пацию Дэ-вэ-эри-и г-го- то-вы! Да-с! В самом б-ближай-шем бу-у-дущем.
- Эти-и м-м-могут! - соглашаясь, тряхнул кудрявой головой Воронин.
- В-вот я и говор-рю. Отсилы - два месяца с-сро-ку.
- Пьяный разговор! - отмахнулся наименее захмелевший Полетаев. - Два года назад мы сил меньше имели, и то япошек расчесали в хвост и в гриву!
- Но и они, дорогой ты мой, сил подна-копи-ли. П-п-попрут! И вся белая рать п-подымет-ся. Но! Есть путь!
- Та-ак. Д-да-а-вай! - Воронин уставился на Захара Ивановича, наваливаясь грудью на тарелки.
- В-вот скажи ты мне, д-дорогой т-товарищ П-Полета-ев. - Гордеев уставился собеседнику в переносицу. - Ты - ком-му-нист?
- Член фракции большевиков, ты же знаешь.
- И-й я - при-и-мыка-ю, - снова тряхнул кудрями Воронин.
- Из-за вас это! - со всей пьяной решительностью громко бухнул Гордеев и зло посмотрел Полетаеву в глаза. - Т-такти-ку меня-ать на- адо. Я... как вы знаете. к партиям не при-над-ле-жу. Внепартийная груп-па. Япошки и атаманы на кого ядом дышут? Пра-а-иль-на! На ко- м-му-нис-тов! Сле-до-о-ва-тель-но, что?.. Надо отдать власть пра- авым! С нацио-наль-ной т-точки зрения, други мои, эт-то - единственный шанс-с-с. К-ком-мунис-ты выез-жают в Совдепию, а п-правые партии дают для рес-пуб-ли-ки п-па-а-у-зу! Для чего нужна п-па-уза?
- Для чего же? - Полетаев уже не улыбался, смотрел на Гордеева пристально и серьезно. Воронин никак не реагировал, склонив голову на грудь.
- Я! - Гордеев большим пальцем ткнул себя в грудь. - Я. Как уважаемый ср-реди ка-за-чества че-ло-век и деп-пу-тат, становлюсь в-во глав-ве в-воен-ной о-ор-га-ни-за-ции Дэ Вэ эР. Об-ез-жаю все! казачьи ста-ни-цы! Делаю пр-ризыв к защ-щите от японс-ко-го в-втор- же-ни-я! Под лоз-зун-гом «За единую Р-россию, с-своб-боду и тр-руд- довой нар-род!»
Лозунг Гордеев буквально проревел.
- И п-пусть С-совдепия т-тоже рас-с-ко-ше-ли-т-ся! Так-то, вот! П- пред-ла-гаю в-вам п-поста-вить эт-тот план на об-суж-д-дение в в- ваших ком-мун-сти-чес-ких с-сфера-ах.
Протрезвев под утро, Захар Иванович отчетливо вспомнил свою пьяную речь. Проклял себя последними словами - надо же было столько лишнего наговорить! Ага, поставять большевички такой план на обсуждение, как же! Его, дурака, в военные правители нацелившегося, в наполеончики, поставят. К стенке!
Хряпнул кружку бражки для поправки головы и кинулся в управу. Пришлось перед Полетаевым рассыпать реверансы, мол, извините, пьяного болтуна, не обращайте внимания на хмельной бред. Ей-богу, помутнение какое-то в голове.
Гордеев вспомнил, как красноречиво и убедительно он излагал диагноз нервного расстройства, а потом выпрашивал лечебный отпуск у председателя горуправы, смотревшего на него с момента появления на работе жестко и подозрительно.
«Хрена ему мои извинения! Сто поводов для ареста языком своим наплел!»
И снова клянчил отпуск по болезни для поездки на курорт Кука, нервишки подлечить. Отпуск ему Полетаев дал. На два месяца! Как раз, гад, решил дождаться: если попрут япошки, значит - точно надо его, Захара, сажать и пытать, как шпиона!
Вот тогда и пришло окончательное решение: уходить! На борьбу! Хотя дрогнуло внутри.
«.Должен откровенно сознаться, что трудно мне было расставаться с семьей, любимым делом, которому я отдавал все свои силы. Когда получил отпуск в Управе, я, отойдя несколько кварталов, стал колебаться, не вернуться ли в Управу и не рассказать ли всё чистосердечно М.И.Полетаеву. Раздумывая так, я поворотил обратно к Управе, но в последний момент меня удержало сознание, что мне-то может быть и облегчиться участь за искреннее сознание, но люди, прибывшие в отряд и принимающие участие в моей работе, понесут тяжкое наказание. И этого мне никто не простит, ни они сами, ни их семьи, ни общество. Никто не поверит, что это чистое душевное движение, а истолковано будет как провокация. Такие соображения заставили меня порвать со всем моим прошлым.»
(Из протокола допроса З.И. Гордеева 18 апреля 1925 года)
26 мая 1922 года Захар Иванович, под видом отъезда на курорт Кука, отбыл в сопровождении Васильева к месту формирования отряда. С женой и сыном попрощались дома. Катя знала, куда он на самом деле направляет стопы, но проводила без слез.
Не ведал Захар тогда, что больше никогда не увидит жену, только будут долетать до него запоздалые немногочисленные весточки. И наполнится глухой тоской и угрюмой решимостью каждый его день и час. А однажды наступит и момент истины, страшной и беспощадной, как путь, на который он ступил в тот майский день.
НА ПЯТЫЕ СУТКИ его пребывания в отряде появился и главный оружейный снабженец - Кондаков. Ишь, заиграло очко у прапорщика, побоялся, что выйдут на него госполитохрановцы по тем пулеметам!.. Что ж, наступило время активизироваться.
Между отрядным становищем и Читой засновали посыльные. Гордеев, во-первых, известил о своем решении младшего брата - Николай находился на военной службе, протекавшей на станции Могойтуй, по южному ходу железной дороги на Маньчжурию.
Младший тут же дезертировал и вскоре объявился в отряде, приведя с собой еще пятерых бойцов.
Во-вторых, требовалось укрепить связь с Шильниковым. Для этого хорошо подошел Фотий Прокопьевич Забелин, начальник снабжения Главного санитарного управления ДВР. Его сын, Кирилл, прибыл в отряд вместе с Кондаковым. Парня тут же за отцом и отправили.
