— Черноморского флота? — удивился Вильгельм. — Так его же Парижским миром практически аннулировали! То, что осталось, даже для борьбы с контрабандистами не хватит. Он что, со всех черноморских кораблей снял экипажи?
— Думаю, что главное не в этом, а том, что он его особо обозначил. Учитывая склонность Александра к проведению тихих подготовительных работ, можно с уверенностью сказать, что решительный разгром Османской империи не за горами. Он не стал бы дразнить турок просто так. Я беседовал с представителем османов на коронации. Он был в тихом ужасе и не знал, как ему эту новость доносить до своего руководства. Ведь в сложившейся политической ситуации им просто некому будет помогать — нам это невыгодно, Великобритании будет не до них, Австрии, можно считать, что и нет, а Франция к тому времени окажется в таком бедственном положении, что не сможет никому помочь. Если наблюдатель от османов напишет то, что понял, — у турок вскоре начнется самая натуральная паника.
— Они смогут быстро привести свою армию в порядок?
— Нет. Это исключено. Она находится на очень серьезной стадии разложения. Кое-какие боеспособные части они, конечно, смогут сформировать в течение двух-трех лет, но не более того. Вы же помните, что в Крымскую войну их от сокрушительного поражения спасло только выступление практически половины Европы с оружием в руках. Один на один с Россией Османская империя вести войну хоть сколь-либо успешно просто не способна. Особенно учитывая фактор Александра.
— Надеюсь, вы посоветовали наблюдателю не накалять обстановку, сославшись на что-нибудь?
— Конечно. Хотя, если честно, я боюсь дальнейшего усиления России. Слишком уж стремительно оно происходит. Мне кажется, если мы упустим момент, то этот ком превысит те размеры, которые мы в состоянии хоть как-то контролировать. Очевидно, что Александр рвется к черноморским проливам. И если он их возьмет, то чрезвычайно усилит Россию. После большой войны в Европе нам еще довольно долго нечем будет его оттуда выбить. Да и англичане одни не полезут. Датские проливы он уже закрыл. Если закроет черноморские, то обеспечит своей державе очень важное стратегическое преимущество, сведя практически на нет возможность эффективной десантной операции вроде той, что англичане с французами организовали в Крыму полтора десятилетия назад.
— Вы что-то задумали? — вопросительно поднял бровь Вильгельм.
— Да. Я провел предварительные консультации с британским послом, и мы решили помочь туркам в их, безусловно, «священной» борьбе за территориальную целостность. В частности, Лондон поставит им пятьдесят тысяч винтовок в долг, даст кредит и вышлет некоторое количество военных инструкторов. Не много, но высокая опасность боевых действий в Индии держит англичан очень крепко за мягкое место и не позволяет помочь туркам серьезнее. А мы сможем им передать весьма приличное количество австрийских трофеев. Например, восемьдесят пять тысяч так называемых «табакерочных» винтовок французского производства. Нам они не нужны, а туркам серьезно помогут.
— Я вас понял. Подумайте, чем еще мы им сможем помочь без вреда для подготовки к войне. И вообще, держите меня в курсе относительно этого вопроса. — Вильгельм слегка задумался. — Хм. А кроме пехоты, на торжественном шествии ничего больше не было?
— Была также показана артиллерия, представленная некоторым количеством легких полковых пушек, проехавших в полной упряжи. Тех самых, которые хорошо себя зарекомендовали в датской кампании. Странные орудия. Роон и Мольтке до сих пор не поняли, ради чего было так усложнять конструкцию полковой пушки, считая это личным капризом русского Императора. Не может же он быть безупречным?
— Непонятное решение — использовать артиллерию на параде, — задумчиво произнес Вильгельм. — И как она смотрелась?
— Вполне неплохо. Не английская гвардия на плацу, конечно, но для торжественного шествия подходила неплохо. Создавала ощущение своего рода игры мускулами. Безусловно, ее использование было неожиданным решением. Однако еще более чудным стало то, что Александр вывез на площадь саперов и военных строителей, которые ехали на паровых тракторах. Дикое зрелище, я бы сказал. Но впечатление производит сильное. Эта масса паровых аппаратов создавала эффект какой-то все сминающей мощи. Один бы трактор так не смотрелся, но Император вывел их на площадь числом в полсотни штук. Их появление стало шоком для толпы. Какой-то смысл во всем этом был, но какой, нам остается только гадать. Но смысл был совершенно точно, так как в момент их выезда заиграл странный марш, мало иллюстрирующий строительные работы, зато отлично сочетающийся с какой-то механической мощью, что источалась от тракторов.
— Масштабный парад, большое количество зрителей-плебеев, прозрачные намеки всем европейским державам о растущей мощи и амбициях России… — Вильгельм недовольно заворчал, задумавшись: — Что-то мне все это не нравится.
— Вы думаете, в Париже подобному обрадовались? Или в Лондоне? Александр слишком уж резонансно короновался. Он дал всем ясно понять, что знает о готовящейся войне и готов принять в ней самое живое участие. Но, не озвучивая пока свои интересы в Европе, показывает, что готов поторговаться за степень своего участия и даже поддержку той или иной стороны конфликта. Император, по всей видимости, хочет сыграть роль свободной силы, которая решит исход предстоящего конфликта. Поэтому я думаю, он нас еще не раз удивит.
— Вы, несомненно, правы. После услышанных подробностей я в этом тоже убежден.
ГЛАВА 4
Рано утром 10 мая 1869 года Николай Гаврилович Чернышевский
[93]
тихо сидел на лавочке в Измайлово, на месте недавних гуляний. И думал о прошедшем дне, вглядываясь в легкий утренний туман так, будто за ним пряталось что-то любопытное. Вдруг он услышал совсем близко шаги и обернулся, встретившись взглядом с Германом Александровичем Лопатиным.
[94]
— Николай Гаврилович, — приподнял шляпу в приветствии и чуть наклонился Лопатин, — вам тоже не спится?
— Да. Никак от вчерашнего дня отойти не могу. Всю ночь ворочался — думал.
— Так вы рассольчику откушайте, оно сразу легче станет.
— Вы, Герман Александрович, шутить изволите?
— Да какие тут могут быть шутки? После того, что вчера произошло.
— Да… Странный день… Я ведь последние месяцы гадал о том, зачем меня из Нерчинского округа в Москву выписали. — Чернышевский достал сложенную вчетверо листовку с выступлением Императора и рассеянно на нее посмотрел.
