– Э-э нет. Ведомо мне, яко она со свейским королевичем в Угличе ворковала, – торжествующе усмехнулся Дмитрий. – А на всякий случай я ей допрежь растолкую, сколь опасно будет воевать ее братцу рядышком с отверженным женишком. – И «утешил» меня: – Да и деньгу твою возверну, кою ты у англичан взял. Не всю, конечно, самому нужна, а то уж больно расходов много, но десяток тысяч отдам, а прочие опосля.
Вот зараза! Облагодетельствовал, называется. Ну прямо отец родной. Значит, меня в тмутаракань, причем по срокам получается аж на год, не меньше, Федора под пули, а Ксению замуж. Ишь ты, все распределил и все продумал. Или не все? Или у меня остался шанс попытаться что-то изменить?
– Что, туги орешки нашему Терешке? – усмехнулся он, довольно глядя, как я тру лоб, пытаясь отыскать третий выход.
– И не туго, да упруго и не по моим зубам, – зло отозвался я и спохватился. – Но ты же еще не знаешь о том, как тебе получить императорский титул вовсе без войны, – как можно более спокойным тоном возразил я.
– Это как же? – заинтересовался Дмитрий.
– А вот послушай, – сразу оживился я.
Надежда каким-то образом изменить критическую ситуацию снова вспыхнула во мне, и, вдохновленный ею, я выдал полуфантастический план действий через… римского папу.
В конце концов, тот его уже благословил на царство, вот пускай будет последовательным и благословляет дальше, тем более что Дмитрий вроде бы собирается в недалеком будущем выказать себя истинным поборником христианской церкви и объявить войну крымскому хану, а как можно воевать, не будучи непобедимым кесарем?
Дмитрий грустно посмотрел на меня и заметил, что такое было бы неплохо, но… Оказывается, был у него прибывший из Речи Посполитой племянник папского нунция Александр Рангони, который приехал в Москву лично поздравить государя со вступлением на отчий престол и заодно переговорить с ним о делах веры.
Само собой, Дмитрий расстарался, встретив его аж за несколько верст от столицы пушечными выстрелами, колокольным звоном и громкой музыкой. Да и толпу навстречу государь выслал изрядную – словом, принимали не как посла, но как самого дорогого гостя. Прием в Грановитой палате тоже был весьма пышный, со всевозможными почестями. А вот толку от всего этого – пшик, да и только.
И Дмитрий безрадостно подытожил, что Павел V без практических шагов самого царя по внедрению латинской веры на Руси навряд ли пошевелит хоть пальцем в его поддержку, а предпринимать их чревато. Проще самому зарезаться, поскольку православный люд такого точно не потерпит.
– Это как посмотреть, – не согласился я.
Дмитрий непонимающе уставился на меня. Ну да, с доктриной господина Геббельса, согласно которой люди гораздо охотнее верят большому вранью, чем малому, государь не знаком, так что надо все разложить по полочкам, и я тут же занялся этим.
Вся задумка делилась на две части. В первой должна быть правда, только правда и ничего, кроме правды, то есть все затеи Дмитрия, которые он опишет в письме римскому папе, придется действительно внедрять в жизнь. Это будет как бы предварительным этапом, благодаря которому Павел V непременно поверит во все остальное, расписанное Дмитрием. Однако в конце письма государь должен написать, что перед осуществлением прочих мер, перечень которых прилагается, ему для вящего авторитета нужно обзавестись императорской короной.
– А что за правда? – настороженно спросил Дмитрий.
Я начал перечислять, загибая пальцы и включив много такого, что в принципе соответствовало и моим планам использования государя как ледокола. Во-первых, перемены в календаре и переход на более правильный григорианский
[84]
. Во-вторых, создание особой комиссии по унификации всех мер и их подгонке под европейские. В-третьих – строительство маленького, скромного костела где-нибудь на окраине Москвы. В-четвертых, перевод времени на нормальное, европейское – нечего маяться дурью и постоянно два раза на дню гонять часовую стрелку…
[85]
Я перечислял долго, приплюсовав к этим мерам и указ о переходе на арабские цифры, и второй указ, сулящий всем богохульникам самые страшные казни.
Дмитрий слушал молча, но, судя по его мрачному лицу, чувствовалось, что возражений у него предостаточно. Один раз он даже не выдержал, перебив меня и поинтересовавшись, зачем нужен указ о богохульниках и какая от того польза католикам.
– А ты в нем ни словом не обмолвишься о православной вере, – пояснил я.
– Бояре на дыбки подымутся, а уж про патриарха с митрополитами и прочими вовсе молчу.
– Не поднимутся, – ответил я. – Скажешь им в ответ, что не пристало государю более заботиться об одних подданных, чем о других, и надлежит соблюдать справедливость. А потом напомнишь, сколько в твоем войске башкир и татар, которые мусульмане, а также сколько мехов приносят в качестве ясака в твою казну зыряне, остяки, вотяки, тунгусы и прочие народцы. Дескать, обращать их в истинную веру надо, но и забижать ни к чему, то есть чтоб насилия над ними не чинилось. А римскому папе растолкуешь под другим углом. Мол, ты создал такой указ исключительно для того, чтобы никто не смог чинить препятствий для латин.
На его остальные доводы у меня тоже нашлось что ответить, в том числе и на весьма серьезные возражения о возможных последствиях повсеместной замены аршинов на футы, вершков на дюймы, верст на мили и так далее.
Такое и впрямь осуществлять глупо, так что на самом деле здесь все ограничится созданием комиссии, которая в течение нескольких месяцев, отведенных ей, тщательно изучит вопрос, после чего придет к выводу, что осуществить такой переход… невозможно. Дескать, слишком много разных мер в самой Европе, а потому подогнать русские никак не получится, а тогда зачем вообще что-либо менять?
Правда, новые цифры вводить придется, но, учитывая массовую неграмотность и послушного патриарха, тут особых затруднений не будет. Да и календарь изменить тоже надо, но и тут можно настряпать кучу логичных обоснований, к примеру, ссылаясь на несогласованность при составлении договоров с иноземцами на торговые сделки и прочее.
– А вот с часами, – принялся вслух размышлять Дмитрий. – Как же тогда быти с заутреней, обедней, вечерней? Ныне с ними все ясно, заутреня должна начинаться, когда…
– Один мудрец сказал, что нельзя объять необъятное, – бесцеремонно перебил я его, вспомнив Козьму Пруткова. – Неужто у тебя так мало забот, что ты решил влезть еще и в церковные дела? Пусть об этом думает патриарх с митрополитами – это по их части. К тому же, насколько мне известно, в селах часов нет, так что как они служили свои заутрени, ориентируясь по солнцу, так и будут продолжать служить – для них ничего не изменится. Ты лучше слушай дальше…
