- Минуту, - Мехлис повернулся к Тухачевскому, - Товарищ командующий, баски залегли...
- Где? - мгновенно прервал разговор Тухачевский. - Где?!
- На подходе к порту. Танки остались без пехоты. Один уже подбит...
- Суки, б...! Мать вашу!..
Хотя переводчики и не перевели последнюю фразу маршала, смысл ее был понят по интонации. Агирре вздрогнул, словно его ударили:
- Господин командующий, - он смело и прямо посмотрел в глаза Тухачевскому. - Прикажите дать мне провожатых. Я подниму их! - с этими словами президент Эускади откинул крышку с колодки маузера. - Я обещаю вам, что подниму их или погибну вместе с ними!
Мехлис одобрительно взглянул на Агирре. Сам отличавшийся отчаянной, почти безрассудной храбростью, Лев Захарович ценил смелых людей.
Но Михаил Николаевич не поддержал порыва баска. Он взял из пальцев Мехлиса телефонную трубку и не сказал, а прямо-таки прорычал:
- Командира! Ты что там, рассукин ты сын, сам не знаешь, что делать?! Приказ получил?! А какого же ты, ... в рот, сюда докладываешь?! Шпалы на петлицах мешают?! - И уже обращаясь к Агирре, - Не волнуйтесь, господин президент. Сейчас встанут... - И снова в телефон, - Как поднимешь - доложишь! Исполнять, вы...док!
С этими словами маршал швырнул трубку мимо аппарата и в раздражении зашагал по командному пункту. Закурил, нервно затянулся...
- А вы - тоже хороши, Лев Захарович! Приказ об уклоняющихся от наступления видели? Читали? А что же тогда...
Он не договорил. Его снова перервал зуммер:
- Первый слушает! Встали? Молодец! Пришпорь-ка их еще разок, чтобы танки быстрее догнали! Можешь не докладывать...
На сей раз трубка уже спокойно легла на рычаги телефона. Тухачевский удовлетворенно выпустил струю дыма:
- Вот и все. Пошли, родимые...
- Но как вам это удалось?- Агирре слишком хорошо знал своих бойцов и потому был не просто удивлен - изумлен. - Как ваши люди заставили ополченцев идти в атаку?
Михаил Николаевич усмехнулся:
- У нас в Гражданскую тоже так бывало. Заляжет, к примеру, полк и ни в какую не встает. Хоть что ты с ними делай. И вот товарищ Тро... - Тут он резко осекся, мотнул головой, словно отгоняя от себя какое-то неприятное воспоминание, и продолжил, - В общем, тогда и придумали: если такие вот трусы в атаку идут - пулемет за ними поставить. И если что - ума им из пулемета прибавить...
Агирре молчал, переваривая эту информацию. С одной стороны ему было ужасно неприятно услышать, что его ополченцы - его земляки! - пошли в атаку только под страхом расстрела, но с другой недисциплинированность ополченцев была настоящим бичом его войск. И вот впервые на его памяти ополченцев заставили - не уговорили, не убедили, а именно заставили, причем быстро и эффективно! - заставили выполнить приказ...
- Господин командующий, - президент Эускади чуть склонил голову. - Я буду вынужден просить вас преподать мне пару уроков по управлению войсками...
...Ранним утром восемнадцатого мая над развалинами старой ратуши Бермео взвились флаги. Красно-желто-фиолетовый - республиканский, красно-зеленый - флаг басков, а над ними - огромное красное полотнище с золотыми серпом, молотом и звездой. Красная Армия одержала на испанской земле свою первую победу...
Из докладной записки от 27 мая 1937
"...Источники "Васко" и "Палома" сообщают о повторном появлении 26 мая в Картахене объекта Седов..."
Меркулов.
Резолюция 1.
"Предлагаю дать указание товарищу Андрею активизировать действия по операции "Гусь"
Берия
Резолюция 2.
"Утверждаю.
26 мая 37 года"
Ежов
23.41, 29 мая 1937г., Картахена
Он отложил в сторону перо, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, но сон не шел. Никак. Раздражение, выплескивавшееся на бумагу, кипело внутри. Оно клокотало, как магма в просыпающемся вулкане.
Снова подвинулся к столу, просмотрел еще раз написанное:
"Традиционные реформисты Второго Интернационала, давно уже выбитые из колеи ходом классовой борьбы, почувствовали новый прилив уверенности, благодаря поддержке Москвы. Впрочем, эта поддержка оказана была не всем реформистам, а лишь наиболее реакционным. Кабаллеро представлял то лицо социалистической партии, которое было повернуто к рабочей аристократии. Негрин и Прието всегда глядели в сторону буржуазии. Негрин победил Кабаллеро при помощи Москвы. Левые социалисты и анархисты, пленники Народного фронта, стремились, правда, спасти, от демократии, что можно. Но так как они не смели мобилизовать массы против жандармов Народного фронта, то их усилия сводились, в конце концов, к жалобным причитаниям. Сталинцы оказались, таким образом, в союзе с наиболее правым, откровенно буржуазным крылом социалистической партии. Свои репрессии они направили влево, против ПОУМа, анархистов и "левых" социалистов, т.-е. против центристских группировок, которые хоть в отдаленной степени отражали давление революционных масс.
Этот политический факт, многозначительный сам по себе, дает в то же время меру вырождения Коминтерна за последние годы. Мы определили, в свое время, сталинизм, как бюрократический центризм, и события дали ряд доказательств правильности этого определения. Но сейчас оно явно устарело. Интересы бонапартистской бюрократии уже не мирятся с центристской половинчатостью. Ища примирения с буржуазией, сталинская клика способна вступать в союз лишь с наиболее консервативными группировками международной рабочей аристократии. Этим окончательно определился контрреволюционный характер сталинизма на международной арене".
Лев Давидович снова откинулся назад. Вторые сутки - без сна. Во второй раз прибыв в Испанию, он спал только в самую первую ночь. А потом... потом были бесконечные встречи, переговоры, митинги днем, и бесконечные терзания и мучения по ночам. Как же, как оно могло случиться, как могло выйти ТАК?..
...Тогда, после смерти Ульянова, казалось, что все пойдет по установившейся, накатанной колее. Он уже видел себя самовластным вождем - новым самодержцем, который сможет осуществить все, расплатиться по всем долгам и снова идти только вперед... И вдруг, в самый последний, самый ответственный момент - все! ВСЕ! Выбито из рук оружие и он, словно обманутый витязь из мифов, стоит перед врагами нагой и беззащитный. Самая выдающаяся посредственность - этот полуграмотный грузин-каторжник, повернул так, что от него отвернулись все... Потом - позорное выдворение из страны, жалкая, бессильная ярость...
Он с раздражением швырнул на стол ни в чем не повинный "паркер" и несколько секунд бездумно глядел на растекшееся чернильное пятно. Потом снова схватил ручку, придвинул к себе бумаги. Ничего, ничего... Он еще жив. Он им еще покажет! Завтра - встреча с товарищем Нином, потом - с руководителями региональных ячеек ПОУМ, а после... После - две самые ответственные встречи. Он увидится со старыми товарищами: Берзином и Залкой. Они тоже недовольны диктатурой грузинского выскочки, который предает дело революции в угоду каким-то частным, русским интересам. И, может быть... Перо быстро побежало по бумаге. Еще ничего не окончено, еще увидим, кто будет праздновать победу...
