— Вернемся к самому началу…
Протянув руку, он сорвал липкую ленту с лица Стэнли.
Другой рукой он взял со стола ножовку.
Она нашла их в обувной коробке в шкафу — восемь белых льняных салфеток, аккуратно сложенных треугольниками, каждая в своем застегивающемся пакетике. В середине каждой салфетки алел отпечаток губ, запечатленный на ткани поцелуй.
Никки внимательно изучила их. На обратной стороне каждого пакетика стояла одна буква, выведенная несмываемым маркером. Обнаружив среди прочих букву «Джи», Никки резко втянула воздух.
— «Джи»… Женевьева? Это ты?
Присев на кровать, она стянула с головы светлый парик, бросила рядом. Она смотрела на салфетку сквозь прозрачный пластик, разглядывая поцелуй и ведя по его контуру кончиком пальца. Внезапно Никки охватила чудовищная усталость, будто ее тело вдруг прибавило в весе на целую тонну.
— Ох, Дженни. Надеюсь, ты сейчас в лучшем мире, родная. Надеюсь, тебе от этого легче.
Из кухни донесся приглушенный вопль, в котором слышалось отчаяние агонии.
Никки затушила сигарету в большой пустой пепельнице, стоявшей у изголовья кровати. Пакетик с салфеткой соскользнул с ее коленей; опустив голову, она прижала к лицу обе ладони.
— Я знаю, что ты лжешь.
— Нет! Нет! Богом клянусь!
— Все вы предсказуемы, в точности как и ваши жертвы. Сначала вы заявляете, что вообще не собирались делать ничего плохого, что это просто была такая игра. Потом вы строите из себя крутых парней, говорите, что у меня нет доказательств, угрожаете судом. Когда и это не срабатывает, вы пробуете подкуп и только потом начинаете молить о пощаде.
— Я говорю правду, пожалуйста, о господи…
— И вот тогда начинается новый этап. — Следователь потянулся вниз, выбрал бритвенное лезвие. Придвинулся, не сводя со Стэна внимательных глаз. — Вы начинаете лгать. Сообщаете нечто такое, что мне придется пойти и проверить самому, потому что у вас остался единственный выход — тянуть резину.
Он запихнул в рот Стэнли тряпку, чтобы приглушить его крики, и принялся за работу быстрыми, точными взмахами бритвы. Кожа легко отделялась от мышц. С помощью рыболовных крючков он закрепил ее края на кончиках ушей Стэнли.
— Учти, этот этап мы уже миновали. Теперь тебе придется рассказывать мне правду.
Стэнли кивнул. Из его глаз брызнули слезы, и он сдавленно замычал, когда соленые струйки побежали по сырому, выставленному напоказ мясу его щек.
— Считай это демонстрацией, — произнес Следователь, поднимая со стола коробку соли.
Потянулся за кляпом во рту Стэнли, затем замер. Два отворота кожи, растянутой по обе стороны лица, с их рисунком красных и голубых вен, поразили его гротескной красотой; они напоминали крылья мясной бабочки, тельцем которой служил нос Стэнли.
Покачав головой, Следователь вынул кляп.
— В холодильнике, — взвизгнул Стэнли. — Загляни в холодильник, я сделал это для инициации. Я расскажу все, что знаю, только, пожалуйста, не убивай меня…
И Стэнли поделился с ним некими весьма интересными сведениями.
Семь часов спустя
Протянув затянутую в окровавленную резину руку, Следователь немного приоткрыл шторы спальни, впуская внутрь лучик поднимающегося солнца. Стояло раннее утро. Мальчишка-почтальон развозил газеты. В доме через улицу мать семейства поцеловала на прощанье мужа, спешащего подвезти детей в школу. Следователь смотрел на них с сожалением.
Никки сидела за столом на кухне. На крышке стола были рассеяны всевозможные инструменты со следами крови.
— Знаешь, чем она любила заниматься в свободные дни? — спросила у Стэнли Никки. — Без всякого макияжа, в мешковатых шмотках, в бейсболке выходила на улицу и пробовала знакомиться с парнями. Серьезно говорю. Она не пошла бы в таком виде в бар, но любое другое место годилось: парк, библиотека, какой-нибудь хренов магазин на углу. Говорила, ей хочется познакомиться с человеком, в голове у которого было бы что-нибудь кроме траханья. Я сто раз ей говорила, всем мужикам только это и нужно… единственная разница между ними состоит в том, что некоторые готовы за это платить. К счастью для нас.
Она помолчала, доставая сигарету.
— Если только не появится придурок вроде тебя, Стэнли, и не накроется все наше счастье.
Никки прикурила, зажав зажигалку дрожащими пальцами.
— Я миллион раз репетировала слова, которые собиралась тебе сказать, сукин ты сын. Что я скажу, когда наконец доберусь до тебя. А теперь нет уже никакой долбаной разницы, скажу я их или нет. — Покачав головой, она невесело фыркнула.
— Но я все-таки скажу кое-что. На самом деле ее звали Джанет, а не Женевьева, и… люди любили ее. Она была хорошим человеком. Ей нравились веселые диско-ритмы, она обожала ходить по магазинам, а еще она любила старые машины пятидесятых и пить пиво, и она вовсе не была дурацким трофеем, который ты засунул в коробку из-под ботинок после того, как убил ее, больная ты скотина!
Одно из глазных яблок Стэна свешивалось из глазницы. И нелепо закачалось на щеке, когда он вздрогнул от ее крика.
— Убейте меня… — пролепетал Стэнли.
— Всего-то? Нет проблем, мать твою!
Схватив резак, она занесла его над головой.
Прежде, чем она могла опустить орудие, Следователь перехватил ее руку.
— Нет.
В ярости Никки развернулась к нему:
— Какого еще хрена? Ты сказал, что закончил с ним!
— Так и есть. Но я не могу позволить тебе сделать это.
Слезы гнева и скорби омыли лицо Никки.
— Он убил мою подругу, черт тебя возьми!
— Знаю. Но мы заключили договор, согласившись работать вместе. Ты берешь на себя одну часть риска, я — другую.
Она свирепо уставилась на него, но затем разжала пальцы, выпуская резак.
— На твоих руках не должно быть крови, Никки. Даже его крови.
— Ладно, ладно. — Она смотрела прямо в глаза Следователю. — Но теперь… я хочу видеть.
Следователь удерживал ее взгляд, не меняясь в лице.
— Хорошо.
Без всякого предупреждения он повернулся и с силой всадил резак в череп Стэнли.
Даймунд и Фимби подъехали к дому Стэнли в пятнадцать минут четвертого. В конце тупика сгрудились три полицейских автомобиля, фургончик коронера и передвижной телетранслятор. На дальней стороне улицы стояли соседи, сбившиеся вместе, маленькой нервной группкой.
Даймунд был старшим детективом. До выхода на пенсию ему оставалось совсем ничего, он был высок и неуклюж, тонкие седые волосы, по обыкновению, зачесаны назад.
Фимби подчинялся ему. Его тело и лицо напоминали формой грушу, над мясистой челюстью нависали усы подковкой, цвета перца пополам с солью. На обоих — отсвечивавшие медью пальто и шляпы — не столько стиля ради, сколько для защиты от дождичка, вечно моросившего в Сиэтле.
