— Да, — ответила секретарша, — мистер
Винегаард пришел и будет рад встретиться с вами. Да, минут через пятнадцать.
Ромстед нацарапал Майо записку, что вернется до полудня, и
вышел на Монтгомери-стрит. Утро выдалось солнечным, но все же несколько
прохладным для настоящего калифорнийского лета.
В комнате для посетителей стоял ряд столов и больших кресел.
На стене висела грифельная доска, на которой отмечались котировки акций. Двери
в кабинеты партнеров находились в дальней части комнаты. Пол в кабинете
Винегаарда был застелен дорогим ковром, на нем стоял массивный письменный стол,
а в углу висела засушенная тихоокеанская рыба-парус. Винегаард оказался
примерно одних лет с отцом Ромстеда — щеголевато одетый загорелый мужчина со
старомодно подстриженными, слегка тронутыми серебром волосами. Он поднялся и
пожал Ромстеду руку, потом указал на кресло для посетителей.
— Все это очень печально, — произнес
Винегаард. — И я не понимаю, совсем не понимаю, в чем тут дело.
— Как и я, — сказал Ромстед. — Однако не
теряю надежды все выяснить. До сих пор мне приходилось довольствоваться
информацией из вторых рук, вот почему для меня так важно поговорить с вами,
мистер Винегаард. Вы ведь давно были с ним знакомы?
— Двадцать… э… уже двадцать семь лет.
— Значит, вы не сомневаетесь, что он сделал эти деньги
на фондовой бирже?
— Конечно нет. А что?
— Похоже, полиция в этом не очень уверена.
— Не понимаю, почему. В зарабатывании денег нет ничего
предосудительного. Все достаточно просто: любой человек, у которого есть
хорошая работа и немного денег, может ежемесячно вкладывать кое-что в ценные
бумаги и стричь купоны. — Винегаард слегка улыбнулся, как бы припоминая
давно ушедшие золотые деньки. — А потом оказаться на бирже в тот момент,
когда акции «Доу» скакали в цене от двухсот до трехсот долларов за штуку, когда
за надежные акции можно было получить пяти-, шестикратную прибыль и на рынок
чуть ли не каждый день выходили большие, многообещающие компании.
Впервые я встретился с Гуннаром Ромстедом в 1945 году. Я
только что уволился из армии и работал с Меррилом Линчем. У вашего отца тогда
было что-то около двадцати тысяч долларов и, на мой взгляд, вполне здравые идеи
насчет того, как и куда их инвестировать. С тех самых пор я вел его дела. Мы довольно
часто спорили, и в большинстве случаев Ромстед одерживал верх, и я должен
признать, что чаще всего он оказывался прав.
О шкиперах и моряках принято говорить как о «морских волках»
и старых чудаках, отставших от времени на целый век, однако капитан прекрасно
ориентировался в настоящем и превосходно угадывал тенденции будущего. Он верил
в новые технологии — особенно в электронику, компьютеры и освоение космоса. Он
ведь и сам был радистом…
— Я ничего об этом не знал, — прервал его Ромстед.
— Неудивительно. Видите ли, ему вручили первый
офицерский диплом, когда он еще плавал на норвежских судах — пока не получил
гражданство США. А в то время считалось совершенно обычным делом, — как он
мне объяснил, — чтобы один из помощников капитана имел специальность радиста.
Таким образом, у него было два свидетельства. И ничего странного в том, что он
почувствовал потенциальные возможности новых электронных компаний вроде
«Амекса», «Вариана» и «Хьюлетт Паккарда». Кроме того, он покупал дорогие акции
«Ксерокса» и Ай-би-эм — еще до того, как у них начался спад. И разумеется,
шкиперы в те времена получали хорошее жалованье, так что большую часть акций
ваш отец приобрел, пока плавал под американским флагом. И уже в 1965 году его
портфель ценных бумаг стоил не меньше миллиона долларов.
— Хорошо, — кивнул Ромстед. — С этим
более-менее разъяснилось. А теперь расскажите мне о том, как он ликвидировал
акции на сумму двести пятьдесят тысяч. Спустя двадцать семь лет вы могли
ожидать от него чего-либо в таком духе? Это похоже на него?
— Совсем нет, — решительно заявил
Винегаард. — Как говорят мои внуки, это не лезет ни в какие ворота.
— Вы считаете, он поступил необдуманно?
— То же самое мог сделать ребенок, вооружившись
ножницами. — Винегаард взял со стола список, состоящий из трех скрепленных
между собой листов. — Это копия нашего последнего отчета. Здесь упомянуты
все акции, которые мы держим для капитана Ромстеда на Уолл-стрит. Он велел
продать все с первой страницы, за исключением одного незначительного параграфа
в самом низу. Не вдаваясь в детали, скажу только, что в этот пакет входили две
акции, которые мы купили для него на прошлой неделе и на которые возлагали
большие надежды, и еще одна — Ромстед приобрел ее меньше месяца назад, и она
теперь росла в цене даже лучше, чем мы предполагали. Продавать их не имело ни
малейшего смысла.
А на следующих двух страницах есть акции, от которых мы уже
почти решили избавиться. Приблизительно на ту же сумму — около ста девяноста
тысяч. Я спорил с ним, — точнее, пытался, — но он весьма резко оборвал
меня. Сказал, что не желает говорить на эту тему. Велел продать все сразу после
открытия биржи и как можно скорее перевести выручку на его счет в банк.
Ромстед почувствовал, как в нем нарастает волнение:
— Скажите, не говорил ли он, что ему нужно именно
двести пятьдесят тысяч?
— Нет. Конечно, из предыдущих котировок он с точностью
до нескольких тысяч знал, сколько денег принесет ему этот список, если не
считать изменений, произошедших на рынке за ночь, И действительно, выручка
после продажи составила чуть больше двухсот пятидесяти трех тысяч.
— А что за акции включал в себя параграф в конце первой
страницы, которые он не стал продавать?
— Ерунда. Кое-какие гарантийные обязательства. Все
вместе тысячи на полторы долларов.
— Другими словами, он полностью игнорировал остальные
две страницы. А когда вы попытались завести разговор о нескольких акциях,
вписанных в них, он оборвал вас?
— Н-да. Примерно так все и было.
— И каким он вам показался? Не было ли чего-нибудь
необычного в голосе или манере выражаться?
— Нет. Ничего такого я не почувствовал.
Напротив, ваш отец — будем смотреть правде в глаза — мог
быть очень грубым, бесцеремонным и нетерпимым. В этом я имел удовольствие еще
раз убедиться во время нашего с ним последнего разговора. Он не хотел слушать никаких
разумных доводов.
— Нет, — возразил Ромстед. — Я думаю, он
оборвал вас совсем по другой причине.
— Что вы имеете в виду?
— Я считаю, что отца заставили ликвидировать эти акции,
и люди, которые принудили его к этому, по какой-то причине не знали о
существовании еще двух страниц. Иначе они , забрали бы все.
