— Мммм… пока не знаю. Я должна подумать.
— Чего тут думать?
— Давай сейчас не будем вдаваться в детали. А что ты
думаешь предпринять во-первых и во-вторых?
— Для начала я разыщу того сукиного сына, который убил
старика. А потом закурю одну из отцовских сигар и буду курить ее очень
медленно, пока этот ублюдок не станет умолять меня вызвать полицию.
— И ты еще удивляешься, откуда у меня сомнения насчет
брака с тобой?
— А в чем дело?
— А в том, что ты самонадеянный, самоуверенный и
безжалостный тип, под стать своему старику. Собираешься учинить самосуд, и
плевать тебе на законы.
— А ты слышала когда-нибудь о месте под названием
Мурманск? — спросил Ромстед.
— Конечно. Это русский порт в Арктике. А что?
Ромстед усилием воли подавил в себе волну холодной ярости,
которая давала о себе знать на обратном пути из Невады, и как можно спокойнее
рассказал Майо о штормах со снегом и дождем, о кораблях, намертво вмерзших в
лед, об атаках пикирующих бомбардировщиков, о вражеских подлодках и постоянном
безжалостном холоде, способном за считанные минуты убить оказавшегося в воде
человека. Конечно, сам он не испытал ничего подобного, — он тогда был еще
мальчишкой, беззаботно взрослевшим в одном из привилегированных районов Гаваны.
Но узнал об этом позднее, когда прочитал о морских конвоях Второй мировой, о
том, что это такое — везти авиационный бензин и взрывчатку через самую макушку
мира, когда немцы и безжалостное Баренцево море изо всех сил стараются стереть
тебя в порошок. Его отец проделывал все это в течение многих месяцев до самого
конца войны — вместе Со многими другими, кто мог бы без особых усилий подыскать
себе более спокойные воды и держаться в стороне от войны.
— Тогда ему повезло, и он уцелел. Выбрался из
настоящего ада, ушел от смертельных врагов, и после всего этого его вывозят на
мусорную свалку — связанным, с повязкой на глазах, — и какая-то дерьмовая
шпана убивает его выстрелом в затылок.
— Но ведь полиция ищет убийцу? — спросила Майо.
— О да, конечно! Но только совсем не тех людей и не по
тем мотивам.
— Что ты имеешь в виду?
— Они подозревают его в торговле героином. Мне кажется,
что отца подставили. И ловушка сработала, по крайней мере — пока. Они добились
чего хотели: убийство произошло в Колвиле, поэтому дело находится в ведении
местного шерифского управления, а там убеждены, что преступление совершено
профессиональными головорезами из Сан-Франциско. Конечно, полиция Сан-Франциско
оказывает им всемерную поддержку, но они вовсе не собираются лезть из кожи вон
из-за мертвеца в Неваде — у них хватает и собственных покойников, морги
переполнены, и с каждым часом «жмуриков» становится все больше. «Будем держать
связь, ребята. Какая там у вас погода?» И ни одна полиция — ни в Колвиле, ни в
Сан-Франциско — не намерена затевать крестовый поход из-за убитого торговца
героином. «Ну что ж, еще одним сукиным сыном меньше; им стоит почаще
разделываться друг с другом».
— Значит, ты считаешь, что его убили из-за денег,
которые он взял из банка? Кто-то узнал об этом?
— Нет. Его заставили взять деньги из банка, и потом те
же самые типы убили его. Да можно было посинеть и лопнуть с натуги, но черта с
два он взял бы эти деньги по доброй воле и принес им на блюдечке с голубой
каемочкой.
— Значит, вымогательство? — спросила Майо. —
Ему угрожали?
— Да.
— Но каким образом? Ведь тебе сказали, что в банк он
пришел один. Что мешало ему позвонить в полицию?
— Рихтер просто ошибся, вот и все. Наверняка его кто-то
контролировал, а они в банке этого не заметили. Какие есть еще формы
вымогательства? Он был достаточно крепким орешком, чтобы выложить деньги
шантажистам, даже если у них нашлось бы против него что-то серьезное, чему я ни
за что не поверю. Похищение? Но я единственный близкий родственник, и меня
никто не пытался похитить.
— Может, они начитались «Вождя краснокожих»?
[7]
— спросила Майо.
— Весьма остроумно.
— Ну и как ты собираешься вести розыски?
— Для начала — поговорю с Рихтером и Винегаардом.
— А тебя обучали в ЦРУ технике расследования? Или
только как вести допросы — всякие там «испанские сапоги» и бастинадо
[8]
.
— Ты перестанешь когда-нибудь? Придумала тоже — ЦРУ!
— А ты знаешь, что ты разговариваешь во сне?
— Я?
— Что, испугался? Говоришь все время, правда,
по-испански. Я уже подумывала, не записаться ли мне на курсы изучения
испанского языка.
— Возможно, что во сне я разговариваю с другими
водителями — на курсах такому испанскому не учат. Да и почему бы мне не говорить
на нем? Моя мать была кубинкой, и до четырнадцати лет, пока она не умерла, я
прожил в Гаване.
— Знаю, а потом ты забросил карьеру профессионального
бейсболиста, чтобы сделаться скучным бизнесменом в Латинской Америке…
— Ты не поверишь, но для кетчера
[9]
со ста
шестьюдесятью очками интеллекта довольно легко бросить профессиональный
бейсбол.
— Не перебивай меня. И это произошло как раз накануне
заварушки в заливе Свиней
[10]
. Все это довольно странно, не
правда ли?
— Послушай, а если я признаю свою вину по всем статьям
обвинения, смогу ли я снова заняться с тобой любовью?
— Ну…
— Вот теперь мы хоть до чего-то договорились. И почему
я раньше не догадался сознаться во всех своих прегрешениях. А знаешь ли ты, что
это я поднял Боксерское восстание в Китае, а потом развязал Войну гангстерских
кланов в Чикаго?..
Ромстед проснулся, когда еще не было девяти, стараясь не
шуметь, побрился и принял душ, потом отнес свежий костюм и все остальное в
гостиную. Пару раз до его уха донеслось сонное бормотание Майо, слов разобрать
было невозможно, за исключением чего-то насчет чертова носорога.
Ромстед думал, что ничего съестного в доме нет, — он
ничего не оставил, отправляясь в Калифорнийский залив. Однако Майо припасла
кое-какую еду, по крайней мере, на завтрак хватит. Он поставил на огонь кофе,
выжал немного апельсинового сока и подогрел в электропечи булочку с корицей. До
открытия банка оставался еще целый час, поэтому вполне можно успеть
переговорить с Винегаардом. Отыскав номер в справочнике, Ромстед снял
телефонную трубку.
