— Может, его кто-то подвез до аэропорта?
— А вам не кажется, что этому «кому-то» пора бы
проявиться и сообщить куда следует обо всем, что ему известно? Тем более что
Брубейкер проверял авиарейсы: за это время старик не резервировал никаких
билетов.
Полетт нахмурилась:
— Хорошо. Лучше рассказать обо всем Брубейкеру. Я все
равно ничего не понимаю в этой арифметике.
— Я сам скажу ему. Только боюсь, он не слишком поверит
мне на слово.
— Черт побери, можете сослаться на меня, если это важно
для следствия. За свою репутацию я не дрожу. Я, слава Богу, не замужем и не
учусь в закрытом пансионе.
— А когда вы вернулись, машина была такой же грязной? —
спросил Ромстед.
— Не помню, — ответила Полетт. — Было темно.
Но почему она должна была покрыться пылью? Мы ведь не ездили по проселкам — ни
туда, ни обратно, а когда добрались до места, то машина только слегка
запылилась.
Ромстед кивнул. Да, похоже на то, что добрую часть из этих
пятидесяти четырех миль проделали по проселочной дороге. Они вернулись в
гостиную, и Ромстед снова принялся за пиво.
— А сколько вы пробыли в Лас-Вегасе? — спросил он.
— Ночь и следующий день. По-моему, мы отправились назад
где-то около одиннадцати вечера. Когда он высадил меня у моего дома, было без
малого пять утра. — Полетт вздохнула. — Сорок часов на ногах и всего
около двух часов сна. Пожалуй, к лучшему, что мне не довелось встретиться в
Гунаром, когда ему было лет двадцать восемь…
— Погодите, — перебил ее Ромстед. — Так вы
вернулись домой к пяти утра шестого числа?
— Хм… да, верно.
«Всего за два часа, — подумал он, — до того, как
он позвонил Винегаарду и распорядился о продаже акций».
— Тогда скажите, не лез ли он в Лас-Вегасе в бутылку? Я
имею в виду, он не проигрался по-крупному?
Полетт улыбнулась:
— О Господи, конечно же нет. Сомневаюсь, проиграл ли он
когда-нибудь хотя бы двадцать баксов. Ваш отец терпеть не мог азартные игры. Он
любил повторять, что любой человек, имеющий маломальское уважение к математике,
должен быть сумасшедшим, рассчитывая урвать свою долю от прибыли казино. Просто
он обожал всякие шоу; ему нравилось, когда всем вокруг весело и никто даже не
собирается отправляться в постель — по крайней мере спать.
— Он говорил вам, что едет в Сан-Франциско?
— Нет.
— Странно. Даже не намекал?
— Ни слова. И если бы на его месте был кто-то другой,
то меня бы это здорово озадачило. Я хочу сказать, если бы этот кто-то собирался
уехать сразу же после нашего возвращения, то непременно хотя бы обмолвился об
этом. Но только не ваш отец — он все делал по-своему.
— Но ведь никто точно не знает, когда он уехал.
— Он уехал в течение нескольких ближайших часов, еще до
полудня.
— Откуда вы это знаете?
— Потому что я проснулась и принялась распаковывать
свои вещи. Когда обнаружила, что шиньона нет, то позвонила выяснить, не
положила ли я его по ошибке к нему в чемодан. Телефон не отвечал. Я еще
несколько раз в течение дня пыталась дозвониться, потом бросила это занятие.
— Хорошо, а не говорил ли он о какой-нибудь
намечающейся сделке?
— Абсолютно ничего. И не должен был — он никогда этого
не делал.
— Вы знаете версию Брубейкера? Он утверждает, что отец
был замешан в перевозке наркотиков.
— Чушь собачья!
— Я рад, что вы в это не верите. Но боюсь, мы с вами в
меньшинстве.
— Мой дорогой, у меня нет никаких иллюзий по поводу
вашего старика; я знала его дольше, чем вы думаете. Это был заносчивый и
нетерпимый человек, который обладал сексуальной притягательностью и
выносливостью племенного жеребца, ваша мать — поистине святая женщина, раз она
смогла выдержать пятнадцать лет брака с ним. Но преступником он не был.
— Вы были знакомы с ним еще до того, как он поселился
здесь?
— Э… Несколько лет тому назад он спас мне жизнь.
— Как это?
— Видите ли, здесь, среди зарослей полыни, это звучит
странно. Но он спас меня в море. — Взглянув на часы, Полетт встала. —
Однако мне надо бежать. Если когда еще появитесь в наших краях — заходите, я
расскажу вам об этой истории за ленчем и парой бокалов «Кровавой Мэри».
— С удовольствием принимаю ваше приглашение. Спасибо.
Ромстед вышел на крыльцо вместе с Полетт. Она уже садилась в
«континенталь», когда на ограде загона для скота позади них неожиданно
задребезжали жестянки, и на дорожку с ревом вылетел пыльный зеленый «порше» и
резко затормозил рядом с машиной Полетт. Водитель, хлопнув дверцей, выбрался
наружу, и Ромстеду показалось, будто он не вылез из машины, а как бы стряхнул
ее с себя, как пальто, и отшвырнул в сторону. Ему на ум пришла старая шутка о
футбольном судье, который если не находил место для парковки своего
«фольксвагена», просто таскал его повсюду с собой.
Хотя незнакомца нельзя было назвать настоящим громилой, он
вполне подошел бы на роль довольно опасного заднего крайнего — грозы дальней
четверти поля. «Около сорока, — отметил про себя Ромстед, — и уже
начал немного толстеть». Мрачный взгляд вразвалку приближавшегося к ним верзилы
не предвещал ничего хорошего.
— Я пытался до тебя дозвониться, — обратился он к
Полетт Кармоди с плохо скрываемым раздражением. — Кармелита сказала, что
ты здесь.
— Лью, — церемонно начала она, — это Эрик…
Но он оборвал ее:
— Я знаю, кто он такой. — Верзила даже не удостоил
Ромстеда взглядом. — Ты не видела Джери?
— Мистер Боннер, — в голосе Полетт зазвучали
угрожающе-ласковые нотки, — разрешите представить вам… — Она
осеклась. — Джери? Ты хочешь сказать, что она в Колвиле?
— Приехала в прошлый вторник. Все было нормально. Но
когда я сегодня проснулся, то обнаружил, что она исчезла. Ни записки, ничего.
— Поговорим у меня дома, — сказала Полетт.
— Хорошо. — Прежде чем повернуться и уйти, Боннер
еще раз оглядел Ромстеда все тем же безразличным взглядом. — Намерены
продолжать семейный бизнес?
— Лью, заткнись! — резко оборвала его Полетт.
Пожав плечами, Боннер двинулся обратно к машине. Ромстед в
задумчивости смотрел ему вслед. «Порше» рванул с места и умчался, подняв облако
пыли.
