— Красота еще вернется. Подожди немного. Нэнси
затрепетала, словно ураган бушевал у нее внутри, со стоном выдохнула: «Нет», и
умолкла. Но стон по крайней мере означал жизнь; отрицание свидетельствовало о
работе сознания; и Сибил обняла Нэнси за плечи. В молчании Сибил собирала все
наличные силы, чтобы понять, в каком уголке этого разбитого существа еще
сохранились глубинные животворные соки. Время уходило, но зато пальцы Нэнси уже
чуть крепче сжали руку Сибил; плечо чуть расслабилось под ее рукой. Буря с
неистовым упорством рвалась в окно, и внезапно Нэнси вздрогнула, словно только
что услышала удары стихии, и незнакомым, сдавленным голосом вымолвила:
— Ты не знаешь, что это такое.
Сибил обняла ее чуть сильнее, десятками незримых нитей
связывая Нэнси с жизнью. Ее безмятежная уверенность словно разрушила чары,
сковавшие язык Нэнси, и девушка проговорила тем же невыносимым голосом:
— Это Генри убивает моего отца.
Дисциплинированное сознание Сибил даже не шелохнулось. Она
спокойно, как о само собой разумеющемся, сообщила:
— Он вернулся со мной.
— Если бы он не вернулся, — прорвало наконец
Нэнси, — если бы он умер там, если бы и я умерла, буря бы прекратилась. А
теперь она не остановится. Она будет всегда. Это Генри убивает моего отца, и он
не может остановить это. Я помешала ему.
На миг Сибил все же смутилась. Ей вспомнились фантазии брата
о «больших людях с дубинками». Она мягко отстранила это воспоминание, чтобы не
мешать более важной работе, и ответила с нежной убежденностью:
— Ты не можешь сделать вообще ничего, если тебе это не
позволено, правда? А если тебе позволили помешать ему, значит, так и должно
было случиться. Но теперь уже ты сама не должна останавливаться.
Метель билась в окна.
Нэнси в отчаянии крикнула:
— Да ничто не может остановить ее! Он потерял их, он
ничего теперь не может!
— Что потерял? — властно спросила Сибил, и
девушка, захлебываясь слезами, ответила:
— Таро! Свои магические карты! Они были у него; он
размахивал ими вверх и вниз; он вызвал бурю, чтобы убить отца, а я схватила его
за руки и они рассыпались, пропали, и теперь ничто и никогда не остановит ветер
и снег. Они найдут отца, они завалят снегом весь мир. Слышишь, как они пляшут!
Слышишь, как они поют! Этот танец Генри и держал в своей комнате.
— Я знаю о танце, — терпеливо сказала
Сибил. — Нэнси, ты слышишь? Я знаю, что такое танец, и знаю танцоров. Я
знаю даже то, чего не знает Генри. Как ты полагаешь, может твоя метель
коснуться Шута?
Сибил сама не знала, почему произносит именно эти слова, но
что-то в них было созвучно отчаянию Нэнси, что-то задевало ее сознание. В лице
тоже наметились перемены; на нем проступило тусклое воспоминание о жизни. Губы
непослушно шевельнулись и выговорили:
— Шут…
— Я видела золото на снегу, — продолжала
Сибил. — Твой отец был огражден золотым сиянием. Неужели ты думаешь, что
Таро могут пропасть, пока Шут держит их?
— Но все говорят, что он не двигается, — выдохнула
Нэнси.
— А я видела его в движении, — ответила Сибил, и
нерушимая безмятежность была в ее голосе. — Ни в небесах, ни на земле нет
ни одной фигуры, которая могла бы ускользнуть от такого партнера. Все они его
навеки.
— И снег? — сказала Нэнси.
— И я, и ты, и Генри, и твой отец, — размеренно
говорила Сибил. — Нам надо только помнить свои собственные правильные
движения. — Она по-прежнему не вполне понимала, на каком языке говорит;
словно у апостолов на Пятидесятницу, единая истина лилась из ее уст на тех
наречиях, которых она не знала, словами, которым она никогда не училась
[4]
.
Она добавила так, словно это имело какой-то сокровенный
смысл:
— Твой отец вернулся со мной; может быть, Генри теперь
ждет тебя?
Как паломник на улицах Иерусалима, вдруг услышавший благую
весть, Нэнси впервые подняла голову.
— Зачем?
— Почему ты считаешь, что таинство Любви творится лишь
между теми, кто нравится друг другу? задала Сибил неожиданный вопрос. —
Дорогая, ты часть этого таинства, и то, что тебе предстоит исполнить, может
оказаться сильно непохожим на обыденные дела. Скажи-ка мне — нет, не про бурю,
это — пустяк, она — у ног Шута; скажи мне, что все-таки случилось?
Поначалу неуверенно, сбиваясь, Нэнси начала рассказывать обо
всем, что знала о Таро. Она останавливалась, возвращалась к началу,
перескакивала в самый конец, путала собственные впечатления с тем, что говорил
Генри, а его слова, в свою очередь с тем, чего, как ей казалось, Генри
добивался, и все это — со своим собственным отчаянным стремлением любить. Но и
в этой мешанине то и дело всплывала неподвижная и вместе с тем стремительно
летящая фигура Шута, а у ног его расцветало невинное и страстное желание юной
женщины, поклявшейся сделать все возможное и невозможное для своего
ненаглядного Генри, но не только и не столько для него, сколько ради великой
тайны, о которой она узнала пока так немного и так надеялась узнать больше.
Сибил была готова ко всему, как и следует человеку,
полностью владеющему собой. Она давно знала, что никакие потрясения не
сравнятся с восторгом открытия самого существования Любви. Когда человеку
открывается эта истина, любые другие события, любые новые красоты становятся
лишь ее составной частью и уже не могут застать врасплох. Она серьезно и
внимательно слушала историю Нэнси, видела не столько своими глазами, сколько
глазами Нэнси — как мир открывается с неожиданной стороны. Она видела, теперь
уже своим внутренним взглядом, отдаленную фигуру Жонглера, стоящего в пустоте
до начала всякого творения, и сияющие шары, которые, покидая его руки, обретают
бытие и становятся звездами и планетами. Часть из них оставалась парить в
пространстве, часть падала почти сразу же, уходила вниз и поднималась снова,
пока облик творца не затерялся среди роя новых миров. Она видела, по мере того
как длил повествование возбужденный девичий голос, четыре великие фигуры, между
которыми покоилась Земля — две стороны единого проявления, тело и душу
человеческого существования, — Императора и Императрицу, а напротив —
Иерофантов, мужчину и женщину, четверичное начало знания и становления жизни на
Земле. Меж ними катилась Колесница земного бытия. Но вот четверка распалась.
Теперь по одну сторону оказался Отшельник — душа в радостном уединении, а по
другую — Влюбленные, душа в радостном общении земной любви.
«И из них посыпалась земля», — жалобно проговорила
Нэнси. Земля и воздух, огонь и вода — младшие стихии рождались из Старших
Арканов, но и это было в танце. В каждом из четырех потоков Сибил продолжала
видеть фигуру Шута, его летящие, исполненные радости движения. «Я подумала, что
это Повешенный, и закричала», — Нэнси перескочила к другой части своей
истории, а Сибил вспомнила распятия из своего прошлого, когда она ощущала себя
повешенной, кричащей, выгнутой в муке, и видела золотое сияние и руки Шута,
поддерживавшие и облегчавшие ее страдания, и слышала успокаивающие слова. «И
что же нам делать? Что мы теперь можем сделать?» — бормотало юное существо
рядом с ней, и вдруг Нэнси изо всех сил вцепилась в Сибил и разразилась
слезами. И пока она рыдала и мучилась, руки Сибил поддерживали и утешали ее, а
голос Сибил произносил успокаивающие слова.
