— Он сказал нам, будто это дубильный раствор. Вот те крест,
шериф, прямо так и сказал! — Тут его опять начал душить смех, но он все же
совладал с собой и продолжил:
— На этот раз он сам себя обдурил. Да вы знаете, какую штуку
он выкинул?
Шериф от нетерпения начал припрыгивать на одном месте.
— Нет! — заорал он. — Разумеется, не знаю. Да я вас именно
об этом и спрашиваю. Так что же он учудил?
Бугер с Отисом загомонили, перебивая друг у друга:
— Сперва он поджег старый пень на дне лощины, представляете?
Чтобы выманить нас туда, а самому тихой сапой проскользнуть и улизнуть от
обыска. Но мы-то тоже не лыком шиты, мы враз смекнули, как увидели, что это
всего лишь пень, что это он нарочно. Мы поспешили следом, но.., но…
Они снова привалились к машине, всхлипывая от смеха.
— Так что же, черт вас побери? — вскричал шериф.
— Но машина сломалась! — прорыдал Бугер. — Так он и сидел,
точно мышь в мышеловке, с двумя галлонами этой дряни прямо посреди бела дня!
Вот он и заявил нам, будто это дубильный раствор!
Шериф лишь покачал головой, по щекам его струились слезы.
— Ребята, — тихонько произнес он. — Это самый счастливый
день во всей моей жизни. Я его никогда не забуду.
Дядя Сагамор отер пот с лица.
— Шериф, — начал он, — не знаю, к чему такая суматоха, да
только коли ваши люди не могут придумать ничего лучшего, чем рыскать вокруг и
наезжать на добропорядочных граждан, помаленьку промышляющих кожевенным делом…
Шериф напустился на него, точно задиристый козлик.
— Попридержи-ка язык, Сагамор Нунан, — взревел он, покачивая
пальцем перед лицом дяди. — Пытался моих ребят — обхитрить? Не вышло! На этот
раз ты здорово влип.
Фотограф щелкнул сперва кувшины в коробке, а потом машину.
Народ кругом принялся требовать раздачи денег с пари.
— Вот вам и вещественные доказательства, — говорили они.
— Нет, — отвечали им другие. — Пари не выиграно, покуда мы
не увидим своими глазами, как его упекут в кутузку. Это же Сагамор Нунан,
дурачье вы этакое. Подождите-ка, сами увидите.
Хотя и они начинали уже помаленьку сдавать позиции. Тот
парень в бейсбольной кепке все еще разглагольствовал, но, похоже, на душе у
него кошки скребли.
Бугер взял коробку с кувшинами и потащил в здание суда.
— Идем, Сагамор Нунан, — велел шериф, а потом обернулся на
папу. — А этот что?
— Он признался, что это его машина, — сообщил Отис.
Шериф испустил вопль восторга:
— Аллилуйя, слава тебе Господи! Два Нунана в одной упряжке.
Идемте, ребята.
Похоже, в этой суете обо мне-то все напрочь позабыли.
Признаться, я уже начал не на шутку волноваться. Они собирались замести папу с
дядей Сагамором, а я ничего не мог поделать. Шериф и тот хмырь по имени Перл
ухватили их под руки и принялись проталкиваться через толпу, а я пристроился за
ними и тоже пролез внутрь. Сложновато, скажу я вам, было пробиться сквозь всю
эту толкотню и давку на лестнице. Мы поднялись на второй этаж и вошли в
какую-то комнату, на двери которой была прибита табличка:
"Шериф”. За столами там две девушки вовсю стучали на
пишущих машинках, а вдоль стен сплошняком стояли железные шкафы с кучей
выдвижных ящиков. Народ с улицы ввалился следом за нами, так что комната мигом
набилась битком.
Бугер плюхнул коробку на стол к одной из девушек. Он, Отис,
Перл и сам шериф встали рядом.
— Эй, ребята, потеснитесь-ка, — велел шериф. — Освободите
место. Пусть фотограф еще разок снимет вещественные доказательства.
Толпа чуть попятилась, расчистив немножко места вокруг
стола. Перл махнул рукой и велел папе с дядей Сагамором отойти в угол комнаты.
Я жался к папе, мне становилось все страшнее. Тут собралось человек двадцать, а
то и тридцать, и все как-то нехорошо ухмылялись, а те, кто не поместился в
комнату, толпились в дверях и вытягивали шеи, пытаясь что-нибудь разглядеть.
Фотограф вытащил камеру.
— Давай, — сказал шериф. — Сними-ка, как я открываю кувшин с
доказательствами. — Тут он осекся и вроде как призадумался о чем-то. — Нет,
чтоб меня черти взяли, — поправился он, — эти вот двое моих ребят обвели
старого лиса вокруг пальца и поймали его с поличным, поэтому лучше на снимке мы
все втроем будем держать по кувшину.
Отис с Бугером заулыбались, точно два чеширских кота,
потянулись и ухватили каждый по кувшину. Шериф взял третий.
— Шериф, — попытался вякнуть дядя Сага-мор. — Я все пытаюсь
объяснить вам, что вы ужасно ошибаетесь.
— Заткнись, Сагамор Нунан, — рявкнул шериф. — Слышать тебя
больше не хочу.
Дядя Сагамор почесал ногу об ногу и опустил глаза в пол.
— Вот глупость-то, — устало вздохнул он, словно ему все это
надоело и он сдается, — поднять этакую бучу из-за капельки старого, никуда не
годного дубильного раствора.
Люди вокруг заухмылялись пуще прежнего и покосились на
шерифа.
Шериф поднял кувшин в воздух, поглядел сквозь него и
осклабился.
— До чего же подходящий цвет, а? Бугер присел на краешек
стола и с важным видом уставился на свой кувшин.
— В рот не беру ничего, кроме “Дубильного Раствора Папаши
Сагамора”, — провозгласил он.
Все кругом заржали. Фотограф приготовил вспышку, а шериф со
своими подручными принялись открывать кувшины. Цемент-то затвердел, так что мне
вообще было сомнительно, что им удастся их открыть. Все трое покрепче ухватили
одной рукой кувшин за донышко, а другой так крутили крышку, что чуть не
посинели от натуги. Папа с дядей Сагамором прислонились к стене и с живым
интересом наблюдали за ними.
И тут шерифов кувшин вдруг как лопнет с жутким треском прямо
у него в руках и тухлый дубильный раствор как польется во все стороны, просто
ужас. В единый миг оказалось залито все кругом: и бумаги на столе, и все, кто
стоял поближе, и, понятное дело, сам шериф с головы до ног. Никто и пикнуть не
успел, как с Бугеровым кувшином приключилось то же самое. Такое впечатление,
будто оба кувшина просто раскололись пополам и, что самое удивительное, как раз
в тех местах, где папа с дядей Сагамором обвязывали нитку, когда испытывали их
на прочность. Только Отисов кувшин не лопнул, но тот сам так шарахнулся с
перепугу в сторону, что со всего размаха грохнул его об пол.
Тут начался форменный дурдом. Вонища стояла дикая, все
кругом кашляли, отплевывались и старались поскорее унести ноги, но в дверях
собралась такая толпа зевак, еще не смекнувших, в чем дело, что там
образовалась настоящая запруда. Все орали друг на друга и толкались. А потом
запах дошел и туда, и народ из коридора опрометью ринулся на улицу, снеся на
пути засов на входной двери. Комната мигом опустела.
