Маргарита попятилась от двери, услышав, как поворачивается
ключ в тяжелом замке. Забившись в угол, она смотрела, как дверь распахивается
настежь. Эти несколько секунд показались ей вечностью. Она зажмурилась от
страха, а когда открыла глаза, увидела, что на пороге стоит высокий и стройный
светловолосый молодой человек, одетый в изящный и дорогой костюм. Он молча смотрел
на Маргариту, но не так, как разглядывали ее грубые солдаты, похотливо
усмехаясь. Взгляд незнакомца выражал лишь вежливое внимание и удивление –
казалось, он размышлял над тем, каким образом девушка могла попасть в тюремную
камеру. Несколько минут они стояли друг напротив друга, не решаясь заговорить.
Тусклый свет настенного светильника проникал из коридора в тесную камеру.
Светловолосый незнакомец был еще очень молод – почти мальчик, подумала
Маргарита. Над его верхней губой блестели капельки пота. Сама она застыла в
трогательной и в то же время соблазнительной позе: каштановые волосы
рассыпались по плечам; край длинной юбки чуть-чуть приподнялся, так что стали
видны ее стройные маленькие ножки.
Наконец Мак – это был, конечно, он – спросил:
– Кто вы?
– Я Маргарита, – ответила девушка. – А вы?
– Доктор Иоганн Фауст, к вашим услугам.
Маргаритины ресницы затрепетали; она открыла рот, собираясь
возразить. В самом деле, как может этот незнакомец называть себя Фаустом, если
Фауст, ее бывший любовник, оставил ее одну в этой темной и сырой камере, улетев
в неизвестном направлении с черт знает откуда взявшимся демоном! Но, вовремя
спохватившись, она решила не упоминать о настоящем Фаусте. Кто знает, что на
уме у этого парня. Судя по его поведению, ничего плохого он ей не сделает.
Может быть, даже освободит ее из тюрьмы. Лучше на время придержать свой язык –
вряд ли собеседнику понравится, если его уличат во лжи и заставят оправдываться
в первую минуту разговора. А Маргарите хотелось произвести приятное впечатление
на молодого незнакомца. Пусть называет себя, как хочет, подумала она, –
Фаустом, Шмаустом или Гнаустом, – только бы помог ей выбраться отсюда.
– Что вы здесь делаете? – спросил Мак.
– О, это долгая история, – вздохнула
Маргарита. – Я попала сюда вместе с одним… моим знакомым, а он… ну, в
общем, он… вроде как сбежал. И я осталась одна. А вы?
Мак пришел сюда следом за Энрико Дандоло, надеясь улучить
подходящий момент и незаметно стащить чудотворную икону Св. Василия (он выбрал
последнее из трех предложений Мефистофеля, которое казалось ему наименьшим
злом). Заглянув в первую камеру, Мак увидел, что она пуста: венецианский дож
вышел вместе со старым слепым Исааком. Мак уже собирался уходить, когда,
повинуясь какому-то странному внутреннему зову, он подошел к двери соседней
камеры и открыл ее. Это было совсем не похоже на Мака Трефу – отпирать двери
темниц и освобождать томящихся в них узников, но сейчас он действовал под
влиянием таинственных высших сил, определяющих человеческую судьбу. Ему
казалось, что запертая дверь скрывает очень важную тайну. Открыв эту дверь, он
едва различил в полутьме очертания женской фигуры… Но как объяснить все это
Маргарите?
– Моя история тоже очень длинна, – сказал
Мак. – Но вы, наверное, будете рады выйти отсюда?
– Рада, как свинья, когда находит грязь, –
ответила Маргарита старой немецкой пословицей: крестьяне в ее родной деревне
часто так говорили.
– Тогда выходите, – предложил Мак. – Следуйте
за мной. Я ищу одного человека…
Выйдя из тюрьмы, они направились к лагерю франков, откуда
доносился страшный шум – рев труб, топот сотен бегущих ног, испуганное ржание
лошадей. Полуодетые люди метались взад и вперед, словно обезумевшие. Мерцали
факелы, в воздухе стоял запах пыли и горящей смолы. Воины в боевых доспехах, с
тяжелыми копьями на плечах, бежали к городской стене: франки пошли на штурм
Константинополя.
Мак и Маргарита смешались с этой толпой, пытаясь пробраться
сквозь нее к шатру Мака. Непрерывный людской поток тащил их туда, куда
двигалось большинство – к высоким белым городским стенам. Там уже разгорелась
битва. Появились первые раненые – их уносили с поля боя обратно в лагерь.
Многих настигли византийские стрелы – более длинные, чем у европейцев,
украшенные шестиугольным орнаментом, со странным оперением, более похожим на
перья диких уток из земель далекой Московии, чем на серые перья английских
гусей.
Мака и его спутницу то и дело обгоняли отряды солдат,
спешащие на битву. Жестокая схватка завязалась на самой вершине зубчатой стены.
Вдруг окованные медью городские ворота с громовым стуком распахнулись – их
отворили жители Константинополя, перешедшие на сторону врага. Тяжелая конница
франков, построившись «свиньей», тут же двинулась к воротам. Горстка греческих
и норманнских воинов преградила крестоносцам путь, предприняв отчаянную и
бесполезную попытку удержать ворота. Конный клин врубился в небольшой отряд,
словно острый топор. В воздухе замелькали алебарды и тяжелые булавы, усеянные
острыми шипами. На головы защитников города обрушился град жестоких ударов.
Раздались отчаянные крики, предсмертные стоны смешались с воплями ярости.
Раненые падали под копыта лошадей, топтавших и давивших дрогнувшую пехоту.
Но вот меж зубцами городской стены мелькнули огни факелов:
отважные гречанки принесли огромный котел с кипящим маслом и опрокинули его на
головы врагов. Шипящий огненный золотистый поток побежал вниз со стен; горячее
масло затекало в щели доспехов, обжигая тело. Раздались отчаянные вопли –
франки на собственном опыте узнали, как чувствуют себя раки, когда варятся в
плотно закрытой кастрюльке. Тучей полетели стрелы – лучники франков
обстреливали стены, прогоняя женщин с их котлами кипятка. Конница возобновила
свою атаку, пробиваясь сквозь поредевший строй греков, и наконец первые
всадники с воинственным кличем ворвались в город. За городской стеной их
встретил град стрел, выпущенных турецкими наемниками – последними защитниками
города. Передние ряды конницы смешались. Раненые лошади сбрасывали на землю
закованных в латы рыцарей. Однако бешеную атаку франков остановить не удалось.
На место убитых и раненых солдат тотчас становились другие, и вскоре
ощетинившаяся копьями и алебардами пехота смяла передовые шеренги турецких
лучников. Малорослые турки в легких доспехах не могли выстоять против здоровых
бородатых солдат-европейцев в тяжелых кольчугах и высоких шлемах. У городской
стены завязалась жестокая схватка; ноги солдат скользили в крови, смешавшейся с
глиной. Франки, опьяневшие от крови, ворвались в город, рассыпавшись по
притихшим улицам небольшими группами.
Мак, крепко сжимающий руку Маргариты, протискивался меж
последними рядами штурмующих ворота солдат. Наконец он увидел Энрико Дандоло.
Слепой старик, закованный в латы, размахивал огромным мечом, так что толпа
вокруг него вынуждена была расступаться.
– Ведите меня! – кричал Дандоло. – Ведите
меня на этих проклятых греков!
