Мефистофель намекал на последнюю Тысячелетнюю Войну меж
силами Света и Тьмы, разгоревшуюся из-за власти над судьбами людей. Причиной
для этой длительной и упорной борьбы послужил один причудливый образ, созданный
молодым демоном Аззи, заставившим звучать на иной лад старую легенду о
Прекрасном Принце, чтобы в положенный срок привести ее к печальному концу. На
сей раз Демон оставил в стороне свой обычный арсенал козней и интриг,
просто-напросто сделав своего героя игрушкой неумолимой и беспощадной Судьбы,
постоянной спутницы его неудач. Силы Добра приняли вызов, вступив в
единоборство со Злом, несмотря на явное преимущество противника в данном споре.
Впрочем, Добро всегда вступает в неравные схватки – очевидно, оно слишком
твердо верит в господство своих идеалов над людскими умами, в то, что весь этот
сентиментальный груз, будучи помещен на одну чашу весов, неизбежно перевесит
зло; и потому его не смущают уступки противнику в самом начале поединка – таким
образом они как бы попросту уравнивают силы.
Силы Тьмы, в противоположность Светлому Началу, избирают
извилистые и сложные пути интриг, ибо это их родная стихия. Свет, стремящийся к
ясности и простоте (несмотря на некоторую склонность к догматике), с древнейших
времен противостоит коварным измышлениям Тьмы, хотя часто терпит поражения, ибо
выравнивать весы можно лишь до той поры, пока чаша не склонится на какую-либо
сторону, – тогда считается, что предопределение свершилось.
К посетителям подошел хозяин таверны – мужчина
неопределенного возраста, с невыразительной внешностью – чертами, присущими
всем, кто прожил некоторое время в Лимбе. Единственными характерными приметами,
по которым его можно было отличить от остальных, были легкое косоглазие и
огромные плоские ступни, обутые в грубые башмаки.
– Слушаю, господин мой, – почтительно обратился он
к Мефистофелю, низко склонившись перед ним, – чем могу вам служить?
– Подайте дайкири с кровью богов, – приказал
Мефистофель.
– Будет исполнено, мой господин. Не угодно ли отведать
пирога по-дьявольски? Свежайший пирог!
– Прекрасно. Что еще?
– Окорочка сегодня хороши. Доставили из Чистилища.
Тамошние черти готовят их для нас по особому рецепту. Отменная ветчина с
пряностями и специями!
– А кровяных колбасок нет?
– Они бывают только по четвергам.
– Хорошо. Принесите окорочка, – распорядился
Мефистофель. И прибавил, обращаясь к Михаилу: – Что ж, постараемся не ударить в
грязь лицом!
– Конечно, – отозвался Михаил. – Однако не
пора ли переходить от слов к делу?
– Я готов, – заявил Мефистофель. – Надеюсь,
ты захватил с собой копии проектной документации?
– В том не было нужды, – ответил ему
Михаил. – Весь план у меня в голове. Нам выпала честь выбирать повод для
новой Тысячелетней Войны. Надеюсь, что на сей раз мы сумеем разрешить наш
старый спор – считать ли города Злом или Добром.
– Как быстро летит время, когда ты бессмертен!.. –
сказал Мефистофель. – Итак, пусть города растут, словно грибы.
[1]
– Скорее, как цветы – это более подходящее
сравнение, – сказал Михаил.
– Время покажет, какой из образов окажется более
удачным, – возразил Мефистофель. – Ну-с, покажи-ка мне одного из
ваших городских святош, и я со своей удалой командой демонов тотчас заставлю
его отречься от Добра.
– Совсем не обязательно выбирать святого, –
ответил Михаил, не нарушая старых добрых традиций Светлых Сил давать противнику
фору в начале борьбы. – На сей раз мы придумали нечто более сложное. Нечто
более всеохватывающее, грандиозное и величественное, чему, как видно, суждено
войти в века начинающейся Новой Эры. Однако в подробности плана я посвящу тебя
позднее. А пока… знаешь ли ты слугу нашего Фауста?
– О, да, – оживился Мефистофель, и тут же совершил
типичную для сил Зла ошибку, претендуя на знание того, чего он на самом деле не
знал. – Ты, конечно, имеешь в виду Иоганна Фауста, известного шарлатана,
ныне живущего в… как же называется теперь это место?.. Кенигсберг?
– Время покажет, шарлатан он или нет, – в тон
Мефистофелю отозвался Михаил. – Однако он совсем не в Кенигсберге. Ты
найдешь его в Кракове.
– Ах, да, конечно, – воскликнул
Мефистофель, – как я мог забыть об этом! Помнится, он поселился в скромном
домике неподалеку от Ягеллонского Университета.
– Верно. Он живет холостяком в небольшой квартирке на
Малой улице Казимира, что у Флориановой Заставы.
– Эти названия все время вертелись у меня на
языке, – сказал Мефистофель. – Я тотчас отправлюсь туда и посвящу его
в подробности нашего замысла. Кстати, в чем же он все-таки заключается?
– А вот и заказанные тобой окорочка, – ответил
Михаил. – Пока ты ешь, я буду рассказывать.
Глава 2
Иоганн Фауст был один в своей небольшой городской квартире в
Кракове, далеком польском городке, куда его привела стезя странствующего
ученого-философа аристотелевой школы. Профессора Ягеллонского Университета
охотно приняли в свой круг большого грамотея – ведь Фауст знал наизусть все
наиболее известные творения великих умов древности: Парацельса, его
предшественника Корнелия Агриппы, а также более ранние, секретные работы
Виргилия, величайшего мага Римской эпохи.
Обстановка в доме Фауста была скромной: простой деревянный
пол, который по утрам подметала служанка, не покрывали ни пестрые ковры, ни
узорчатые дорожки. Переступая порог рабочего кабинета Фауста, прислуживающая
ему девушка осеняла себя крестным знамением, шепча ограждающие молитвы, и
трижды сплевывала через левое плечо, чтобы – не дай Бог! – не случилось с
ней какого-нибудь несчастья. А надо сказать, что если вы связались с таким
загадочным и мудреным человеком, как Фауст, до беды, равно как и до Ада, рукой
подать. Всякий раз, когда служанка открывала низкую дверь кабинета, она
вздрагивала и, отступив на шаг, поспешно крестилась, заметив на полу
старательно вычерченную мелом пентаграмму – каждое утро она тщательно стирала
ее, а на следующий день рисунок появлялся снова. Углы пентаграммы были
испещрены арабскими письменами; среди изящных букв и цифр порой попадались
странные знаки, которые не смогли бы разгадать даже масоны.
