— Спустя минуту? — скептически произнес Петрухин. — Да и не было раненого. Оба выстрела — в голову. Ты, разумеется, прав, Леня: так не делают. Совершенно очевидно, что стрелку они забили мирную. Перетереть какую-то тему и разойтись. Никто не собирался стрелять… Но что-то произошло! Что-то такое, что враз все переменило. И обычная стрелка обернулась убийством. Нам с тобой нужно выяснить: что же произошло в то злополучное воскресенье? Ну как, партнер, осилим?
— Давай попробуем, партнер. Раньше у нас получалось неплохо.
— Лады… Как в старые добрые времена?
— Как в старые добрые времена! Бокалы с пивом сошлись в ярком свете лампы. Вздрогнули пенные шапки.
— А ты, — спросил Петрухин, — почему со следствия-то ушел?
Купцов:
А почему, действительно, я со следствия ушел? Я сам не раз задавал себе этот вопрос. Мог не уходить? Мог… Мог, но все-таки ушел. Ушел после того, как проработал на следствии шестнадцать с лишним лет. На год больше Димки.
ЛГУ им. Жданова я закончил при проклятом застое — в восемьдесят втором году. Еще был жив незабвенный Леонид Ильич. Он как раз в этом же году и помер. Аккурат на День милиции — преподнес ментам подарок. Я только-только начинал службу. Тогда после юрфака распределялись в ментуру, прокуратуру или адвокатуру. Отдельные счастливчики попадали в КГБ, как, например, наш президент, товарищ Путин Владимир Владимирович. Но таких были единицы. В адвокатуру тоже не особенно рвались — романтики никакой, да и денег не особо. Нет, на защите какого-нибудь завмага можно было «подняться». Но завмагов судили не каждый день. Каждый день судили какую-нибудь шелупонь — хулиганов, воришек и прочих. Что с них возьмешь? У них все движимое имущество — проссанный матрас на полу, стакан граненый и голодная кошка.
Я пошел в милицию. Я со школьной скамьи был под сильнейшим впечатлением от фильма «Я, следователь» по роману Вайнеров с молодым Кикабидзе в главной роли. Насколько сильно реальность отличается от кино, я еще не знал. Я пошел в милицию… И нашел свое место. Без всякой иронии. Служба свела меня с интереснейшими людьми. Как из ментовской среды, так и из криминальной. Да, среди ментов было (и есть) полно пьяниц и раздолбаев, и среди преступников таких вообще процентов девяносто пять. Но пять-то процентов — совсем другие люди. Возможно, когда-нибудь я сяду за письменный стол и напишу очерки о своей (и не только своей) работе… Она занудлива, однообразна, заполнена текучкой, бумажной волокитой и формализмом… Она невероятно интересна! Ты кубатуришь, кубатуришь, кубатуришь в голове информацию, пытаешься понять мотивы преступления, с прогнозировать последующие ходы преступника. И — получаешь результат. Или не получаешь результат, все твои построения рассыпаются как блочные «хрущевки» от взрыва газа. Но мне всегда был интересен не столько результат, сколько процесс. Я работал и получал удовольствие от своей работы. Я выкуривал по две пачки сигарет, не спал ночами, таскался на об-честъ-венном транспорте по тюрьмам и судам, общался с пьяницами, наркоманами, мошенниками, проститутками, ворами… Я получал кайф от своей работы. Я нисколько не идеализирую ее… У следака с шестнадцатилетним стажем иллюзий нет и быть не может по определению. Следак — это золотарь, труженик огромной и бездонной выгребной ямы. Так, по крайней мере, было раньше… Теперь все чаще встречаются следователи, опера, «простые гаишники» с золотыми цепями, на иномарках. Это уже другая генерация… Винить их в чем-то я не хочу. Видимо, они и не могут быть иными в нашей державе, где министр юстиции и генеральный прокурор ходят в баньки с блядями, президент расстреливает парламент, воры сидят в Думе… Я не берусь никого судить.
Я не идеализирую прошедшее время. Много и тогда было дерьма, глупости, подлости, прикрытой идеологическим пустословием. Однако степень деградации смысла и сути милицейской работы, происшедшей за последние годы, трудно себе представить. Если ты мент… мент по жизни… Тошно становится и противно.
Первые «звоночки» для меня начались, когда я понял, что меня используют, что я раскручиваю заказные дела и моими руками подводят под суд невиновных.! Или расправляются с конкурентами. Когда ты начинаешь это понимать, все рассуждения о том, что процесс важнее результата, летят к черту. Потому что результатом может стать осуждение невиновного.
…А делается все невероятно просто и легко. И подло. Пример? Ради Бога! Бизнесмен Р. — солидный и уважаемый человек — даже в ЗакС баллотировался, да не прошел — обратился с заявлением в РУОП. Бизнесмен жаловался, что злой, нехороший человек К. вымогает из него деньги. Немаленькую сумму — пятьдесят тысяч долларов. Этот коварный К. вынудил Р. даже написать расписку, что якобы Р. взял у него эти деньги в долг. Дело, кстати, самое обыкновенное. Еще совсем недавно такими делами вообще никто не занимался: расписку писал? — Писал. — Ну и разбирайтесь теперь сами между собой.
Позже практика показала, что вымогатели этот метод освоили и стали активно его использовать, прикрываясь распиской как щитом. Разумеется, пришлось и следствию менять тактику. Итак, руоповцы заявление приняли, бизнесмена Р. проинструктировали, как себя вести с вымогателем. Р. сумел записать на магнитофон два звонка вымогателя. Провели операцию с задержанием при передаче части долга, возбудили дело. Вымогателя определили в «Кресты». Одновременно деятельностью его фирмы заинтересовалось УБЭП
[7]
. Разумеется, он все отрицал. И вообще вел себя нагло. А потерпевший Р. дважды получал угрозы по телефону… В том, что произошло на самом деле, я разобрался позже. И стало мне не по себе. Р. действительно занял у своего шефа, каковым и был К, деньги. На эти деньги открыл собственную фирму и стал конкурировать с бывшим шефом. Отдавать долг не хотелось, и, по совету знакомых руоповцев, он подставил своего кредитора. Спасти человека от тюрьмы мне удалось, однако фирма его, парализованная работой УБЭП, понесла очень серьезные убытки, обанкротилась и была скуплена тем же самым Р.
Таких случаев было полно. И с каждым месяцем становилось все больше. Несовершенство законодательства, а — в большей степени — «несовершенство» самих слуг закона все чаще становилось орудием для устранения конкурентов или кредиторов. Об этом знали все — от рядового следака до министра. И — что? А НИ-ЧЕ-ГО.
Разочарование нарастало. Накапливалась усталость. Ни процесс, ни результат не доставляли никакого удовлетворения. К середине девяносто восьмого я уже понял, что количество перешло в качество — моя работа в МВД подходит к завершению. Итогом шестнадцати лет службы стал огромный следственный опыт, гастрит и «Свидетельство о расторжении брака». Но я все еще продолжал служить. Мне трудно было уйти. Требовался какой-то толчок. Этот толчок произошел осенью.
Мы занимались тогда делом Ефрема. Следствие, собственно говоря, было закончено. Ефрем и его подельники в «Крестах» знакомились с уголовным делом в соответствии с 201-й. Дело было многотомным, обвиняемых — человек десять. Нас уже поджимали сроки, рук не хватало… Само по себе знакомство обвиняемого с делом — процесс рутинный и выглядит так: следак с несколькими томами дела приезжает в СИЗО, идет в кабинет, куда приводят сидельца. Сиделец читает дело, следак как привязанный сидит рядом. Глупо и утомительно. И так день за днем.
