Один из святых наклонился вперед и сделал какой-то жест.
Другой рассмеялся. До расщелины, где лежал Так, донеслись звуки и слова:
— Очи змеи! Теперь я!
— Сколько теперь? — спросил второй, и Так узнал
голос Махатмы Сэма.
— Вдвое — или ничего! — прорычал тот и наклонился
вперед, затем откинулся назад и сделал тот же жест, что и Сэм чуть ранее.
— Нина из Шринагина! — пропел он и наклонился,
повторяя тот же жест.
— Святые семь, — мягко произнес Сэм. Второй взвыл.
Так зажмурился и заткнул уши, предчувствуя, что последует за
этим воплем.
И он не ошибся.
Когда ослепительное пламя и оглушительный грохот миновали,
он осторожно глянул вниз на феерически освещенную сцену. Считать он не стал.
Похоже, что штук сорок огневых единиц маячило теперь там, отбрасывая вокруг
жуткие отсветы; их число удвоилось.
Ритуал возобновился. На левой руке Будды сверкало — своим
собственным, бледным, чуть зеленоватым светом — железное кольцо.
И опять он услышал слова «Вдвое — или ничего» и опять в
ответ раздалось «Святые семь».
На сей раз он решил, что скала расколется под ним. На сей
раз он подумал, что пламя выжжет ему ретину сквозь плотно сомкнутые веки. Но он
ошибся.
Когда он открыл глаза, взгляду его предстала уже целая армия
колеблющихся перунов. Их сияние врезалось ему прямо в мозг, и он, поспешно
прикрыв глаза рукой, опустил взгляд.
— Ну, Ралтарики? — спросил Сэм, и светлый
изумрудный луч играл на его левой руке.
— Еще раз, Сиддхартха. Вдвое или ничего.
На миг завеса дождя разорвалась, и в ослепительном сиянии
огненных призраков Так увидел, что плечи того, кого звали Ралтарики, венчала
голова буйвола, и успел заметить у него вторую пару рук.
Так поежился.
Зажмурился, заткнул уши, стиснул зубы и стал ждать,
Ждать пришлось не долго. Кругом грохотало, сверкало, длилось
и длилось, пока Так не потерял, наконец, сознание.
Когда он пришел в себя, все кругом было серо, между ним и
скалистым щитом оставался только присмиревший, спокойно моросящий дождь. У
подножия скалы виднелась только одна фигура, и у нее не было видно ни рогов, ни
лишних рук.
Так не двигался. Он ждал.
— Это, — сказал Яма, протягивая ему
аэрозоль, — репеллент, он отпугивает демонов. В будущем, когда ты
надумаешь забраться подальше от монастыря, обязательно пользуйся им. Я считал,
что в округе нет ракшасов, а не то я дал бы его тебе раньше.
Так взял сосуд и положил его перед собой на стол.
Они сидели за легкой трапезой в покоях Ямы, Бог смерти
откинулся назад в своем кресле со стаканом вина — вина для Будды — в левой руке
и полупустым графином в правой.
— Значит тот, кого зовут Ралтарики, и в самом деле
демон? — спросил Так.
— И да, и нет, — отвечал Яма. — Если под
«демоном» ты понимаешь злобное, сверхъестественное существо, обладающее
огромной силой, ограниченным сроком жизни и способностью временно принимать
практически любую форму, тогда ответ будет «нет». Это — общепринятое
определение, но в одном пункте оно действительности не соответствует.
— Да? И в каком же это?
— Это не сверхъестественное существо.
— Но все остальное…
— Справедливо.
— Тогда я не вижу никакой разницы, сверхъестественное
оно или нет, коли оно злобно, обладает огромной силой и сроком жизни, да и к
тому же может менять по собственной воле свой внешний вид.
— Да нет, в этом, видишь ли, кроется большая разница.
Разница между непознанным и непознаваемым, между наукой и фантазией — это
вопрос самой сути. Четыре полюса компаса — это логика, знание, мудрость и
непознанное, оно же неведомое. И некоторые склоняются в этом последнем
направлении. Другие же наступают на него. Склониться перед одним — потерять из
виду три остальных. Я могу подчиниться непознанному, но непознаваемому —
никогда. Человек, склоняющийся в этом последнем направлении, — либо
святой, либо дурак. Мне не нужен ни тот, ни другой.
Так пожал плечами и отхлебнул вина.
— Ну а демоны?..
— Познаваемы. Я много лет экспериментировал с ними, и,
если ты помнишь, я был одним из четверых, спустившихся в Адский Колодезь, когда
Тарака скрылся от Владыки Агни в Паламайдзу. Разве ты не Так от Архивов?
— Я был им.
— Ведь ты же читал тогда записи о первых контактах с
ракшасами?
— Я читал о днях обуздания…
— Тогда ты знаешь, что они — исконные обитатели этого
мира, что они были здесь еще до появления человека с исчезнувшей Симлы.
— Да.
— Они — порождение скорее энергии, чем материи. Их
собственные легенды повествуют, что когда-то у них были тела и жили они в
городах. Однако в поисках личного бессмертия вступили они на другой путь,
нежели человек. Им удалось отыскать способы увековечивать себя в виде
стабильных энергетических полей. И покинули они свои тела, чтобы вечно жить в
виде силовых вихрей. Но чистым интеллектом при этом не стали. По-прежнему
влачат они на себе всю полноту собственных "я" и, рожденные материей,
навсегда подвержены всепожирающей страсти к плоти. Хотя они и способны временно
принимать плотское обличье, не могут они вернуть его себе без посторонней
помощи. Веками бесцельно блуждали они по всему миру. Потом пришествие Человека
нарушило их покой. Чтобы преследовать пришельца, облеклись они в формы его
кошмаров. Вот почему нужно было их победить, обуздать и сковать в безднах под
Ратнагари. Мы не могли уничтожить их всех. Мы не могли допустить, чтобы продолжали
они свои попытки овладеть инкарнационными машинами и людскими телами. Вот
почему были они загнаны в ловушку, вот почему заключены в огромные магнитные
бутылки.
— Ну а Сэм освободил многих, чтобы они исполняли его
волю, — перебил Так.
— Ну да. Он заключил и поддерживал кошмарный пакт, по
которому кое-кто из них еще может обитать в этом мире. Среди всех людей они
уважают, может быть, лишь одного Сиддхартху. Но есть у них и один общий со
всеми людьми порок.
— Какой же?
