— Я стар, Яма, — промолвил тот. — Я так же
стар, как и сам человек в этом мире. Ты же знаешь, я был одним из Первых: Одним
из самых первых, явившихся сюда, чтобы строить, чтобы обустраивать. Все
остальные ныне мертвы — или стали богами — dei ex machini… Этот шанс выпал и
мне, но я прошел мимо него. Много раз. Я никогда не хотел быть богом, Яма. На
самом деле. Только много позже, когда я увидел, что они делают, начал я копить
силы. Но было уже поздно. Они были слишком сильны. Теперь же я просто хочу
спать, спать вечным сном, вновь познать Великий Покой, нескончаемое блаженство,
слушать песни, которые поют звезды на берегу великого океана.
Ратри нагнулась и заглянула ему в глаза.
— Ты нужен нам, Сэм, — сказала она.
— Я знаю, знаю, — отвечал он ей. — Опять все
та же история. У вас имеется норовистая лошадка, так что нужно ее отменно
нахлестывать очередную милю.
Он улыбнулся при этих словах, и она поцеловала его в лоб.
Так подпрыгнул и заскакал по кровати.
— Веселится род людской, — отметил Будда. Яма
протянул ему руку, а Ратри — шлепанцы.
Чтобы прийти в себя после покоя, что превыше всякого
разумения, требуется, конечно, время. Сэм спал. Ему снились сны, во сне он
кричал или же просто стонал. У него не было аппетита, но Яма подобрал для него
тело крепкое и отменно здоровое, вполне способное перенести все
психосоматические изменения, порожденные отзывом его из божественности.
Но он так и сидел бы часами, не двигаясь, уставившись на
какой-то камешек, или зернышко, или листик. И невозможно его было в этом случае
пробудить.
Яме виделась в этом некая опасность, и он решил обсудить
ситуацию с Ратри и Таком.
— Плохо, теперь этим способом уходит он от мира, —
начал он. — Я говорил с ним, но это просто бросать слова на ветер. Ему
никак не вернуть то, что он оставил позади. И сама эта попытка стоит ему его силы.
— Быть может, ты неправильно воспринимаешь его
усилия, — заметил вдруг Так.
— Что ты имеешь в виду?
— Погляди, как он уставился на семечко, которое сам
положил перед собой. Посмотри на морщинки в уголках его глаз.
— Ну и что же в этом такого?
— Он косится. У него что, изъяны зрения?
— Да нет.
— Тогда почему он косится?
— Чтобы лучше зернышко изучить.
— Изучить? Он учил совсем другому пути. И однако же он
все-таки изучает. Он вовсе не медитирует, пытаясь обрести в глубине предмета
освобождение от субъекта. Отнюдь.
— Чем же он тогда занят?
— Обратным.
— Обратным?
— Он изучает объект, наблюдая его пути, пытаясь связать
тем самым самого себя. Внутри предметов он ищет оправдание своего
существования. Еще раз пытается он закутаться в ткань Майи, мировой иллюзии.
— Я уверена, что ты прав, — перебила Ратри. —
Как же нам помочь ему в этой попытке?
— Я не уверен, миссис…
Но Яма кивнул, и в солнечном луче, падавшем через узкий
портик, блеснули его темные волосы.
— Ты сумел ухватить как раз то, чего я не
заметил, — признался он. — Он еще не вполне вернулся, хотя и облачен
в тело, передвигается пешком и говорит как мы. Но мысли его все еще вне
пределов нашего разумения.
— Что же делать? — повторила Ратри.
— Берите его с собой в долгие сельские прогулки, —
сказал Яма. — Потчуйте деликатесами. Ублажайте его душу стихами и пением.
Найдите ему что-нибудь покрепче для питья — здесь, в монастыре, нет ничего
подходящего. Разоденьте его в светлые шелка. Добудьте ему куртизанку, а лучше —
трех. Окуните его заново в жизнь. Только так можно будет освободить его от оков
Божественности. Как же я не заметил этого раньше.
— Ничего удивительного, — сказал Так. Огонь
вспыхнул в глубине глаз Ямы, и черен был этот огонь; потом он улыбнулся.
— Мне воздается сполна, малыш, — признался
он, — за все те комментарии, которые я, может быть и неосознанно, отпустил
в адрес твоих волосатых ушей. Я приношу тебе, о обезьяна, свои извинения. Ты и
в самом деле человек — умный и наблюдательный.
Так поклонился ему. Ратри хихикнула.
— Скажи нам, умница Так, — быть может, мы слишком
долго были богами и утратили должный угол зрения, — как нам лучше взяться
за дело, чтобы поскорее очеловечить его и добиться наших целей.
Так поклонился ему, потом Ратри.
— Как ты и предложил, Яма, — подтвердил он. —
Сегодня, миссис, возьми его на прогулку к подножию гор. Завтра Владыка Яма
отведет его к самой кромке леса. На следующий день я свожу его туда, где царят
деревья и травы, цветы и лианы. А там поглядим. Поглядим.
— Быть посему, — сказал Яма, и так оно и было.
В следующие несколько недель отношение Сэма к этим прогулкам
менялось: сначала это было лишь едва заметное предвкушение, затем —
сдерживаемый энтузиазм и, наконец, горячее рвение. Все продолжительнее и
продолжительнее становились его одинокие прогулки, сначала он уходил на
несколько часов только утром, затем — утром и вечером. Потом он стал пропадать
где-то целыми днями, подчас — сутками.
К концу третьей недели Яма и Ратри беседовали на террасе в
ранний утренний час.
— Мне это не нравится, — начал Яма. — Мы не
можем принуждать его, навязывая ему насильно нашу компанию сейчас, когда он
этого не желает. Но там, на воле, опасно, особенно для вновь рожденного,
такого, как он. Хотел бы я знать, как он проводит там время.
— Что бы он ни делал, все пойдет ему на пользу, —
возразила, взмахнув полной рукой, Ратри и положила в рот пастилку. — Он
уже не производит впечатления не от мира сего. Он больше разговаривает и даже
жестикулирует. Пьет вино, когда мы его угощаем. К нему возвращается аппетит.
— Однако, если ему повстречается агент Тримурти, он
может навсегда погибнуть.
Ратри задумчиво жевала.
— Маловероятно, чтобы в эти дни по округе бродил кто-то
из них, — заявила она. — Животные видят в нем ребенка и не причинят
ему вреда. Люди увидят святого отшельника. Демоны издавна боятся его и, стало
быть, уважают.
Но Яма покачал головой.
