– Да.
– Ну, тогда: бойцы! Красные альбатросы революции! Еще теплится по закоулкам нашей многострадальной родины недобитая контра! – зычно прогремел Ладонин, и ошалевшая официантка перестала пританцовывать.
– А вот девушка, похоже, не поняла ни слова, – заметил Нестеров.
– Просто в ее матрице таких ассоциаций нет.
– До завтра, дружище, – Нестеров потрепал Ладонина по плечу и направился к выходу. У самых дверей «второй фронт» его окликнул:
– Нестеров, ты что? Бутерброд доедать не будешь?
– Нет, спасибо. Сыт.
– Ну, тогда я доем, – рассмеялся Ладонин.
И ведь действительно доел, тем самым окончательно приведя в замешательство официантку столь непристойными, на ее взгляд, манерами.
Глава четвертая
…И все-все-все
…При входе наблюдаемого в трактир или другие подобные заведения следует проникнуть туда и посмотреть, что он там делает; причем надо держаться очень осторожно: войти вместе с другими посетителями и под их прикрытием быстро сообразить расположение помещения, дабы занять удобный пункт для наблюдения и, заняв таковой, – наблюдать…
из Инструкции по организации филерского наблюдения
На следующее утро во все еще холостяцкой квартире Нестерова (жена должна была вернуться со съемочной группой из Москвы через пару дней) раздался телефонный звонок. Александру Сергеевичу вовсе не климатило в свой законный выходной выбираться в такую рань из-под одеяла, тем более что так долго и настойчиво ему могли звонить только из конторы. Но после того, как к этой трели подключился еще и мобильник, Нестеров понял, что разговора избежать не удастся. Из двух зол бригадир выбрал меньшее и потянулся за трубкой – благо она лежала рядом и подниматься с постели ради нее было не нужно.
– Доброе утро, последний герой, – приветствовал его Ладонин.
– Доброе утро тебе и таким как ты, – подхватил Нестеров, которому, как это ни странно, импонировало творчество Виктора Цоя.
– Разбудил?
– Есть такое дело.
– Ну извини. Опять же – кто рано встает, тому Бог подает. Слыхал?
– Ага… А кто встает позжее, тому жизня милее. Случилось что?
– Ты, помнится, давеча интересовался местом, где Ташкент стрелу сегодня забил.
– Ну?
– Будешь записывать или так запомнишь?
– Запомню.
– Местечко называется «Райский ад», это на углу Лиговского и Разъезжей. Что из себя представляет – не знаю, не бывал. Мне название не нравится. Не люблю эклектики.
– Откуда узнал, скажешь?
– Мир не без добрых людей. Попросил – шепнули.
– Просто попросил, и все?
– Ну, не совсем. Еще напомнил одну старую лагерную поговорку, которую мне брат рассказывал: «Лучше маленький Ташкент, чем большая Колыма». В тему пришлась, правда?
– Это точно. Спасибо, Игорь. Надеюсь, наш уговор относительно Ташкента остается в силе.
– Блин, какие же вы все-таки менты душные. Людям верить нужно (фильм такой смотрел?), а вам все бы бумажки, расписочки, протокольчики.
– Извини, я не хотел тебя обидеть.
– Да я и не обиделся. Меня вообще, Сергеич, с некоторых пор обидеть очень трудно… Ну ладно. Желаю тебе сегодня счастья, здоровья и всяческих творческих узбеков. И держи меня в курсе.
– Договорились…
У Нестерова после этого разговора сон как рукой сняло. Он торопливо запрыгал на кухню, поставил чайничек и набрал номер Лехи Серпухова, который уже был на работе. Наметившийся поворот событий Леху обрадовал, тем более что он этот кабак как раз хорошо знал и заверил Нестерова, что для проведения задержания «Райский ад» – место более чем идеальное: всего один вход с улицы, а там спуск по лестнице вниз в полуподвальное помещение с довольно маленьким темным зальчиком. Серпухов даже высказался в том духе, что, может быть, теперь и нет смысла гонять наружку за Дроновым, но бригадир, знавший, что Ташкент способен на любой фортель, убедил его, что делать этого не след. Не то чтобы Нестеров не доверял источнику Ладонина, но просто хотел максимально обезопасить предстоящую операцию от всякого рода неприятных неожиданностей. Потом Александр Сергеевич позвонил Козыреву и попросил его предупредить всю команду, чтобы часам к шести все подтянулись на стоянку «лягушки». Затем бригадир смастерил себе незатейливый завтрак и, усевшись поглощать калории, принялся строить версии, каким образом Ладонин смог его обскакать и самостоятельно выяснить про место встречи Ташкента. Через какое-то время он был вынужден признать свое поражение, поскольку ничего вразумительного на этот счет предположить так и не смог.
А предполагать особо ничего и не требовалось – запущенная Полиной в компьютер Олега Моромова программка-шпион продолжала исправно поставлять сведения – по большей части, конечно же, ненужные и малоинтересные. Николай регулярно, но без энтузиазма отсматривал их, однако на доклад Ладонину не носил, потому как докладывать там было нечего. Однако во второй половине дня в пятницу Интернет-пользователь с ником tnekhsat закинул в почтовый ящик Олега новое лаконичное послание, текст которого гласил: «Завтра в девять встречаемся в кафе, где Бугульма обжег лицо». Ташкент проявился снова и снова изволил говорить загадками.
Николай немедтенно доложил об этом послании Ладонину, который, увязав его с информацией о готовящейся встрече Ташкента и Дрона, понял, что Олега подтягивают именно на эту стрелку. Игорь никогда не любил кроссвордов, ребусов и шарад, однако в данном случае он в буквальном смысле загорелся внутри. Внешне этого не было видно, но пульс его стал биться иначе. А когда Нестеров проговорился, что не знает, как получить информацию о месте предстоящей встречи, Ладонин решил, что узнает это самостоятельно, тем более, что в его понимании требовалось всего лишь сходить в адрес и спросить об этом у самого получателя письма. Если будет нужно – спросить с пристрастием.
Ладонин захотел зайти в адрес сам. Не потому, что считал, что без него там не справятся, и не потому, что это было связано с Антохой Гурьевым. Просто он захотел на время стать прошлым собой. Таким, каким он был в девяностые. Осознав это, Ладонин почувствовал, как во рту у него появился вкус пива и скумбрии, которую всегда подавали в виде наборов в пивбаре «Петрополь» на Среднем, где сейчас антикварный магазин. Этот вкус всегда приходил к нему тогда, когда он хотел стать собой. Игорь безумно любил то время, хотя, вспоминая его, порой ему становилось даже страшно. И все равно Ладонин до сих пор считал, что самая красивая машина – это тонированная черная «восьмерка», в которой рядом с сиденьем лежит ножка от стола.
Игорь засуетился и тем самым выдал себя: его мысли понял и прервал человек, который был много старше его и доставшийся ему «в наследство» от брата. В империи Ладонина человек занимался безопасностью (как бы это банально ни звучало). Впрочем, иногда он занимался и «опасностями». Звали его Саныч, он был профессиональным военным до мозга костей: начинал служить с суворовского училища. Потом была Киргизия. Потом русские военные стали лишние. Потом – нищие. А затем Саныч осерчал. Потом встретил Ладонина-старшего, и они поняли друг друга…
