— Стоять, Воробьев! — прохрипел Кутин. Спина террориста покачивалась в проходе. — Стоять, сука! Стреляю!
Преступник уходил. Капитан поднял одной рукой фонарь, второй автомат. Рука с АКСУ ходила ходуном. Метался луч фонаря, покачивался и медленно удалялся Воробьев. Кутин нажал на спуск. Та-та-та-та.
Птицу дважды хлестануло по спине. Острая боль пронзила правую ногу и поясницу. Он упал в лужу горячей воды. Ты совсем одурел, истопник! Он встал на четвереньки, потом в полный рост. В глазах потемнело. Захотелось сесть в теплую воду Малах-Гош. Нет, надо идти. Он сделал шаг, еще один. Та-та-та-та! — загремело за спиной. Он снова упал лицом в воду.
— Левка, — обрадованно прохрипел Кутин. — Ты живой! Левка!
Он направил фонарь налево: капитан Коблянский стоял на коленях, ствол его автомата слегка дымился, по лицу текла кровь.
— Оплошали мы с тобой, Дима, — сказал он. Кутин не понял, но улыбнулся и согласно кивнул головой.
* * *
Юля замерзла. Она кружила возле больничного корпуса уже больше часа. Ни Птица, ни Мишка не появлялись. Ветер раскачивал голые ветви деревьев, с Пискаревского проспекта доносился слабый гул редеющего транспортного потока. Иногда грохотала электричка. Юле было тревожно. Тревожно и одиноко. И холодно. Иногда ей казалось, что из темноты за ней наблюдают чужие глаза. Ощущение было абсолютно реальным.
Из глубины аллеи к ней шел человек. Доверяй интуиции, сказал Мишка. Она прислушалась к своим чувствам. Нет, это не Птица… но чем-то похож и на Птицу, и на Сохатого. Человек, способный принимать решения, брать на себя ответственность, рисковать. Он шел устало, медленно. Шел именно к ней. Сердце сдавило нехорошим предчувствием.
Мужчина в кожаной куртке, с резкими чертами лица приближался. Невольно Юля пошла ему навстречу. Они встретились в мертвенном свете фонаря. Косо летели дождинки.
— Вы зря мерзнете здесь. Юля, — сказал мужчина негромко. — Птица уже не придет.
— П-почему? — спросила она прерывающимся голосом. Было очень страшно.
— Пойдемте… я напою вас горячим кофе. — Незнакомец взял ее под руку. Сквозь одежду ощутил, как она дрожит.
— А где… Гурецкий? — спросила Юля.
— Думаю, Михаил подъедет через пять-шесть минут. Возможно, быстрее.
— Кто вы? — спросила она резко. Отстранилась.
— Моя фамилия Спиридонов. Зовут Виктор Михайлович.
Это ничего не объясняло, но Юля успокоилась. Она позволила взять себя под руку и послушно пошла вместе с подполковником к больничным воротам. Навстречу шел Сохатый. Метрах в десяти за ним следовали два крепких одинаковых мужчины. Гурецкий пристально смотрел в лицо Спиридонову. Юля снова ощутила чувство острой, необъяснимой тревоги.
Спиридонов остановился, и Юля быстро подбежала к Мишке, прижалась к его груди, заглянула в глаза. Рядом с Мишкой она всегда чувствовала себя спокойно. Сейчас этого не было. В темных Мишкиных глазах тлели подернутые пеплом угли тревоги. Спиридонова и Гурецкого разделяло метров пять. Оба, глядя друг на друга, молчали. Со стороны Пискаревского, полыхая синими мигалками, летела скорая. Дождинки над ней сверкали голубым пламенем.
— Если бы вы, Гурецкий, сказали правду, он был бы жив, — негромко сказал комитетчик.
Мишка опустил руку в карман. Мужчины за его спиной мгновенно напряглись, но Спиридонов поднял руку. Мишка вытащил сигареты. Скорая выключила мигалки и въехала на территорию больницы.
Спиридонов медленно двинулся к выходу. Уже пройдя мимо Гурецкого и Юльки, он приостановился, коротко бросил:
— Завтра в десять ноль-ноль у меня. Пятый подъезд. Пропуск будет заказан.
Он ушел, сутулясь, руки в карманах. Следом за ним пошли двое одинаковых мужчин. Юлька заплакала.
* * *
Возле дома собралось около десятка машин. И с ментовскими, и с частными номерами. «Аварийка» уже исчезла. (Позже она будет фигурировать в многочисленных показаниях жильцов дома. К этому времени фургон из синего превратится в зеленый. На борту появится надпись «Перевозка мебели» и номер несуществующего телефона.) Контуженного и легко раненного в плечо Льва Коблянского уже увезли. А Дмитрий Кутин давал показания следователям прокуратуры на месте. В подъезде и возле него толпились возбужденные жильцы, колбасились представители прессы. Несколько милиционеров и мужчин в штатском перекрывали доступ в подвал и подъезд. Работали незаметные операторы ФСБ.
Крошечные окна подвала были ярко освещены. Внутри работали эксперты-криминалисты и следователи. Труп Воробьева лежал под изображением Иисуса со скорбно сложенными руками. У ног Спасителя валялся растоптанный одноразовый шприц. Рядом с ним — чека от гранаты. Судя по следам смертельно раненный террорист прополз около десяти метров от того места, где в него попала первая пуля. Оператор четко зафиксировал отпечатки локтей и обильный кровавый след на песке.
— Чем вы объясните, капитан, то, что с ваших слов — террорист стрелял приблизительно оттуда, — следователь прокуратуры показал на лужу в узком проходе. — А стреляные гильзы от пистолета импортного производства обнаружены вот здесь?
— Не знаю, — пожал плечами Кутин.
— Ага… не знаете, — прокурорский был как будто даже рад. — Ну, а чека от гранаты? Как она здесь оказалась?
Кутин снова пожал плечами. Сорок восемь минут назад он впервые в жизни стрелял в человека, труп которого сейчас лежал в трех метрах от него. Сильно болела голова, хотелось лечь и накрыться с головой одеялом.
Стоящие невдалеке начальник следственной службы и начальник УФСБ переглянулись. Они, как и прокурорский важняк, уже сделали выводы.
— Бог с ней, с чекой, — сказал прокурорский. — Допустим, террорист держал ее в руке… или на пальце. А здесь выронил. Бог с ней. Но где пистолет, капитан? Он либо у вас, либо…
Важняк смотрел пристально, не мигая. Капитан Кутин резко вскинул голову. Он тоже все понял.
Блеснула фотовспышка. Осветила босые ноги Христа, шприц и белое лицо Птицы с перекушенной пополам долькой картофеля на губах.
* * *
Терминатор снова запил. Впрочем, он уже не был Терминатором. Вероятно, он не был даже Дуче. Из подвала на улице Карпинского выбрался безразличный ко всему немолодой мужчина на швейцарском чудо-протезе, который — на самом-то деле — не мог решить никаких проблем.
Инвалид Фридман прошел, прихрамывая, мимо фургона с надписью «Аварийная», прошел по пустой детской площадке и через пять минут вышел на угол проспекта Науки. Мимо него, пульсируя мигалкой, проехал милицейский автомобиль. Свернул, скрипя тормозами, туда, откуда пришел Семен Ефимович. С другой стороны неслась серая «волга» с маячком на крыше. Фридман снял берет и обтер мокрое лицо. Бросил берет под ноги. Пенсионер с ротвейлером на поводке посмотрел на Семена удивленно. Ротвейлер зарычал.
В ларьке на углу инвалид купил бутылку водки. Половину выпил тут же, на троллейбусной остановке. Легче не стало. Семен сидел на скамейке под залитым дождем прозрачным козырьком. Безучастный, опустошенный. По Карпинского с сиреной, с мигалками, проехала Скорая.
