— Toughguy!
Мишке хотелось заплакать. Он уже почти верил в реальность происходящего. Из-за океана появился край солнечного диска. Мелкие волны лениво плескались о берег. С него сняли наручники.
— Покури перед смертью, — сказал по-русски крепкий парень с «Кольтом» в открытой кобуре у бедра и выплюнул окурок на гальку. Дымок «Пэлл-Мэлла» щекотал ноздри. Сигаретный дым был единственной нитью, связывающей его с реальным миром. Да еще рукоятка «кольта». Он потянулся к окурку. Получилось мотивированно. Естественно. Но когда он рванулся к кобуре, его встретил удар ботинка в грудь.
— Toughguy! — повторил с издевкой натовец. И добавил по-русски: — Жаль, но хорошего обращения ты не понимаешь.
Мишку подхватили под руки и потащили к серой скале. Длинные тени уперлись в подножие камня. «Там меня и грохнут», — подумал он отрешенно. Над головой звучала английская речь. Он не прислушивался, не пытался вникнуть. Зачем?
Его поставили на колени. Перед глазами была серая, изрезанная морщинами спина камня и его собственная черная тень. Враги слегка разошлись и двинулись обратно. Мишка медленно встал на ноги. Повернуться лицом к врагам сил уже не хватило.
— Героя изображаешь? — спросил голос за спиной. Лязгнул затвор. Спустя секунду — другой.
Очередь ударила в скалу сантиметрах в двадцати от левого плеча. Брызнула каменная крошка, обожгла запястье. Одновременно бабахнул «Кольт М-1911», — сорок пятый калибр громыхнул как пушка. Пуля, визжа, срикошетила вверх. Гурецкий стоял неподвижно.
— Зачет, морпех, — сказал знакомый голос за спиной. — Штаны сухие?
Гурецкий мотнул головой, отгоняя воспоминание. Он подъехал к дому. Радиомаячок в заднем бампере непрерывно посылал невидимые сигналы. Их принимали в двух машинах наружного наблюдения.
— Разувайтесь, проходите в кухню, — сказал Солодов. Он смотрел совершенно спокойно. Так, как будто к нему каждый день приходили люди с заявлением: я скрываюсь!
Птица тяжело опустился на стул. Только сейчас он понял, насколько устал. Он привалился спиной к стене. Нагнуться, чтобы расшнуровать ботинки, боялся. Понимал — упадет и встать уже не сможет.
— Вы ранены? — раздался голос издалека, и Птица не сразу сообразил, что обращаются к нему. Он отрицательно мотнул головой.
— Тогда давайте завтракать. Есть яичница, сосиски, кофе.
Но Птица уже плыл, плыл, плыл. Шумели на ветру веерные пальмы, лениво двигались плоты по мутной воде Малах-Гош, и негромко тикал китайский будильник без минутной стрелки. Цапля на циферблате подмигивала круглым глазом. Темнота.
Через минуту хирург Борис Солодов постелил на полу матрац и с трудом перетащил на него тяжелое тело бывшего морского пехотинца.
* * *
В городе и области продолжались широкомасштабные оперативно-розыскные мероприятия по Терминатору. Параллельно в розыск были объявлены Алексей Воробьев и Геннадий Фиников. В местах их возможного появления были установлены засады, а телефоны поставлены на прослушку. Район, где последний раз появлялся Воробьев, прочесывали силами внутренних войск и пограничников. Над местностью барражировал вертолет. Результата пока не было.
К полудню поисковая группа с собакой обнаружила труп Финта. Оптимизма это не прибавило. Прибавило вопросов. Ответы на них еще предстояло найти. После опознания (сначала по дактилоскопии, затем женой) ориентировку на Финта сняли. Шестерни милицейского механизма, однако, вращаются медленно, и спустя еще два часа после отзыва ориентировки милицейские наряды задерживали людей с приметами покойного. Аналогичная картина наблюдалась в случае с Колесником. Но нет и худа беж добра — из-за внешнего сходства с Ванькой был задержан вооруженный грабитель. Случай в оперативной практике обычный: при проведении мероприятий по одному преступлению мимоходом раскрываются другие. О случайности задержания преступника в таких случаях, как правило, умалчивают. Широкая общественность читает, что злодей попал за решетку в результате целенаправленных действий милиции. Но важен-то, в конце концов, факт. Это только в Олимпийских играх важен не результат, а участие…
Операция продолжалась. В ней так или иначе были задействованы тысячи людей. Но Фридман и Воробьев как в воду канули. Без их задержания считать операцию завершенной было нельзя.
* * *
Когда Птица проснулся, было уже темно. Часы показывали половину седьмого, и он не мог понять: утро сейчас или вечер? А какая, к черту, разница? Он сидел на чужом матраце в чужой квартире. Одетый, вспотевший… Его затрясло. Он все помнил. Помнил подвал с неуловимым запахом смерти. И остро ощутимым — крови. Помнил желтушный оттенок кожи седой старухи… когда он с ней накануне расстался, она была цветущей молодой женщиной. Она была БЕРЕМЕННОЙ МОЛОДОЙ ЖЕНЩИНОЙ… Не хочешь пойти в РУБОП? Нет!
Как ты будешь жить с ЭТИМ дальше? Как ты вообще будешь теперь жить?
Он помнил выбитые зубы… и ту, прежнюю, улыбку.
Он помнил растоптанную сапогом нежную кисть…
Он помнил что-то страшное, кровавое, на полу в углу.
Он закричал… Не хочешь пойти в РУБОП? Нет.
Птица кричал и бил себя кулаками по голове, пытаясь вызвать физическую боль, чтобы заглушить другую, внутреннюю. Он кричал, но из раскрытого рта вылетали только глухие булькающие звуки. Он кричал, и эхо гуляло по подземельям Ада.
Теперь ты знаешь, что такое Ад? Ад — это ты сам.
Беззащитный маленький человек сидел на полу в чужой квартире, бессильно опустив руки. Катились слезы. Они капали на кожаную куртку, снятую с трупа. Труп бывшего лагерного дружбана он спрятал в лесу. Если бы он мог спасти жизнь своего неродившегося сына, он убил бы Финта тысячу раз. Если бы он мог спасти своего неродившегося мальчика, он сам принял бы тысячу смертей.
Ах, сослагательное наклонение!
Слезы капали на кожаную куртку, качались тени голых ветвей в окне, и влетал в приоткрытую форточку ветер с Финского залива. Ветер катил черные валы с белыми гребешками пены, трепал кусты на берегу и гнал шуршащие листья по улицам курортного городка. По улицам ехали автомобили ДПС, и в каждом была фотография убийцы и террориста Воробьева. В ориентировках особенно подчеркивалась особая опасность преступника. Слезы капали. Отчетливо звучали шаги по бетонному лестничному пролету за тонкой картонной дверью. Поскрипывал, качаясь, уличный фонарь за окном. Тень от ветвей дерева ежесекундно меняла свой рисунок, напоминавший то пляску скелета, то битву гигантских черных многоногих пауков. Террорист и убийца Воробьев ничего этого не видел и не слышал. Он тупо смотрел на стену оклеенную дешевыми обоями. Губы беззвучно шевелились. Глаза смотрели тоскливо и обреченно. Его жизнь кончилась вчера.
* * *
Полковник Любушкин приехал в госпиталь к своему заместителю майору Рощину. Острый гипертонический криз свалил Сергея Владимировича прямо на операции, в адресе у Васьки Ливера. Прошли сутки. Вырваться раньше Любушкин никак не мог. Он дважды звонил в ВМА, справлялся о здоровье. А потом махнул на все рукой, закончил рабочий день непривычно рано, в шесть часов, и поехал навестить Рощина. По дороге купил апельсинов, соков, йогуртов. Дал себе слово — о работе не говорить. Заранее знал, что так не получится.
