— Не знаю. Сторож в истерике, ничего толком объяснить не может.
— Ясно. Ну что, едем?
— Мне бы нужно в прокуратуру сообщить и…
— Валентин Сергеевич, время у нас ограничено. Случай совершенно особый. С прокуратурой мы сами свяжемся.
— Ну, коли так… — Участковый сел на заднее сиденье к двум бойцам «Града». Машина тронулась. Пятеро мужчин в салоне напряженно молчали.
* * *
Гаишник взмахнул жезлом. Патруль ГИБДД, усиленный двумя офицерами ФСБ, перекрыл дорогу в том самом месте, где Гурецкий и Птица свернули с трассы полтора часа назад. Место было удачным: они контролировали и транспортный поток на магистрали М10, и все автомобили, выезжающие с проселка. Зеленый «москвич-2140» как раз и появился из леса. За все время это был первый автомобиль, выезжающий из предполагаемого района Терминаторовой дачки. Перспективный, с точки зрения офицеров ФСБ.
Гаишник взмахнул светящимся жезлом, и «москвич» послушно остановился. «Вот вас-то мне и надо», — подумал Гурецкий. Никогда в жизни он не радовался так инспектору ГАИ. Он легко выскочил из машины.
Офицер ФСБ в штатском оценил координированность движений крепкого, высокого мужика. Он стоял в трех метрах за спиной и чуть сбоку от инспектора, держал под правой рукой АКСУ. Второй комитетчик сидел за рулем оперативного «жигуленка». Готовый к действию автомат лежал у него на коленях. По крайней мере один из четырех разыскиваемых по делу Терминатора прошел специальную — и очень неслабую — боевую подготовку. Вероятно, все преступники вооружены. Воробьев, помимо всего прочего, имел реальный боевой опыт в Юго-Восточной Азии.
Осложняло ситуацию то обстоятельство, что брать их нужно только живыми. Задачка, мягко говоря, не очень…
Офицер ФСБ не видел в темноте лица выпрыгнувшего из салона «москвича» мужчины. Но по росту, комплекции, это вполне мог быть Воробьев или Фиников. Гаишник вскинул ладонь к фуражке. Водитель «москвича» опередил его, начал первым:
— У меня в машине раненая женщина. Это первое. Второе: в двадцать три тридцать в Питере должен произойти теракт. У вас есть связь с ФСБ?
Значит — он! — понял офицер службы по борьбе с терроризмом. Он передвинул предохранитель Калашникова и быстро переместился вперед. Водитель «москвича» заметил его движение, но стоял спокойно, не пытался чего-либо предпринять. Все это ничего не означало…
Ты можешь не думать о смерти, но она помнит о тебе всегда! Раненая женщина в салоне автомобиля вполне уже могла держать всех на мушке. Палец на спусковом крючке АКСУ напрягся. Сотрудник ФСБ сделал еще шаг, и ствол автомата почти уперся в живот неизвестного.
— Представьтесь, пожалуйста, — громко сказал комитетчик.
Фраза была условной, оговоренной заранее. Произносилась она для инспекторов ГИБДД. В напарнике офицер ФСБ был уверен. Даже не оборачиваясь, он уже знал, что тот все понял и приготовился к активным действиям. Лишь бы менты не подвели. Опыта у ребят никакого, степень опасности они вряд ли осознают. В лучшем случае, пьяных вязали, а из пистолета стреляют раз в год. Лишь бы не подвели.
— Представьтесь, пожалуйста, — громко сказал комитетчик.
— Документы в наружном правом кармане, — ответил Гурецкий. Он переложил их туда загодя, специально для контакта с сотрудниками ФСБ.
— Я не тот, за кого вы меня принимаете. Оружия нет. В салоне действительно раненая женщина. В городе готовится теракт.
Офицер ФСБ уже видел, что перед ним стоит не Воробьев и не Фиников. А еще он видел, что мужик не так уж спокоен, как хочет казаться. Однако и мандража в нем нет.
— Лейтенант, — приказал комитетчик, — проверьте документы.
Инспектор приблизился, опустил руку в правый карман неизвестного. Вытащил бумажник. За их спинами раздался негромкий хлопок. Второй сотрудник ФСБ вышел из «жигулей». Инспектор, подсвечивая себе фонариком, раскрыл бумажник:
— Гурецкий Михаил Александрович, — прочитал он вслух.
— Михаил Александрович, — сказал комитетчик, — согласитесь, что ситуация нестандартная. Мы вынуждены принять…
— Понимаю, — сказал Мишка и вытянул вперед руки.
Щелкнули наручники.
— И все же я советую поторопиться. В двадцать три тридцать произойдет взрыв. Взрывное устройство установлено в жилом доме. Адрес…
Офицер ФСБ посмотрел на часы. Матюгнулся.
— Ладно, — подвел он итог, — откройте заднюю дверь машины. Вы понимаете, что…
— Да, понимаю. В четыре ствола вы уработаете любого.
Стволов на самом деле было три, один из гаишников так и не расстегнул кобуру. Напряжение уже несколько отпускало, но опасность все еще нельзя было исключить полностью.
Гурецкий медленно повернулся, сделал шаг к своему «москвичу». Скованными руками он осторожно взялся за ручку двери. Ствол АКСУ прижимался к его боку. Ствол другого автомата и ПМ гаишника были направлены на машину.
Мишка осторожно открыл дверцу «москвича». Луч фонаря осветил седую женщину с пустыми глазами.
Со стороны Первомайского приближались фары легковухи.
Птица сидел на земле в трех метрах от трупа бывшего лагерного кореша. Он курил оставленную Мишкой сигарету. Нужно было вставать, заниматься делом, но делать ничего не хотелось. Вернее, просто не было сил. Становилось холодно. Млечный путь лежал через все небо. Яркая россыпь звезд над головой выглядела совершенно нереально. Впрочем, вообще все, что происходило за последнее время, было более чем нереальным, казалось дешевым заокеанским триллером. Такое мог насочинять голливудский дуэт из ненормального сказочника и полупьяного репортеришки бульварной газеты.
В тишине послышался шум автомобильного двигателя. Ночью звук разносился далеко. Где находится машина, определить было невозможно. Шум приближался, нарастал. Вскоре между сосен мелькнули огни фар. Машина ехала сюда. Не спеша Птица затушил сигарету и спрятался за валуном. Труп Финта с дороги не было видно.
Когда «волга» проехала мимо, Леха выглянул из-за укрытия. В салоне машины сидели пять человек. Похоже, ребятки едут на нашу дачку. В таком случае, вы опоздали, мужики. Но все равно надо отсюда уходить. Скоро здесь станет горячо.
Птица встал, подошел к телу Финта. Разглядел, что шея вывернута неестественным образом. Точно так же когда-то Сохатый сломал шейные позвонки желтолицему, который таскал в кожаном мешке отрубленную голову старлея из ВДВ. Птица постоял над мертвым телом Финта. Ему нисколько не было жаль подонка. В глубине души он даже был благодарен Сохатому за то, что тот сделал. Впервые ему пришла в голову мысль, что Мишка специально назвал сестрорецкий адрес в присутствии предателя. Таким образом, мосты были сожжены и приговор Финту подписан. Мишка разрешил за него эту проблему. Спасибо, брат…
Птица содрал с коченеющего тела кожанку. Его куртка осталась на Наталье. Вместе с китайским револьвером в наружном кармане. Хрен с ним. Не испытывая чувства брезгливости, он надел кожанку мертвеца, обследовал карманы. На войне как на войне. Жизнь не оставляла ему никакого выбора. А может правильнее: Смерть не оставляла выбора? Какая, в конце концов, разница? И кто может провести границу между Жизнью и Смертью? Еще живой, Леха Воробьев уже ощущал себя мертвецом. Его убили вместе с сыном в подвале этой проклятой дачи.
