Все это как бы существует. Но уже вне тебя. Вернее, ты существуешь вне всего этого. И по-другому теперь уже не будет.
Птица уронил столбик пепла на скатерть. Дунул. Столбик рассыпался, взвихрился… Прах. Ничто. Выброс вулкана. Имитация рогожки. Фотообои… Сигарета подрагивала в пальцах, страшно болела голова. Ослепительно ярко горела золотая фольга аптечной упаковки… И, кстати, та, вчерашняя молочница…
Страшно хотелось завыть. Но он молчал. Он сидел и ждал возвращения бывшего морского пехотинца Михаила Гурецкого. Сохатого.
* * *
Сазонов нажал на латунную, манерно изогнутую ручку и рванул дверь на себя.
Обнаженная женщина сидела за письменным столом и целилась в Славку Ряскова из обреза. Капитан начал падать вправо, уходя с линии выстрела за спасительную стену… Но было уже поздно. Черные дыры ружейных стволов, напоминающие лежащую на боку восьмерку — математический символ бесконечности — полыхнули яркими желтыми вспышками. И два свинцовых хлыста обожгли левый бок капитана Ряскова. Уже падая, он все-таки спел нажать на спуск. ПМ выплюнул девятимиллиметровую тупоносую пулю, и над правым соском Маргариты образовалась аккуратная маленькая дырочка. А дверь все еще открывалась… Она открывалась, и Славка Рясков смотрел в четкий прямоугольник дверного проема. В нем, словно в раме картины, сидела обнаженная женщина.
Еще стоял в ушах грохот трех выстрелов, еще не успела упасть на пол стреляная пистолетная гильза. А мир уже изменился, он стал другим. Он стал беднее на две человеческие жизни.
И звучал в грохоте выстрелов раскатистый смех Терминатора.
За спиной капитана Ряскова вдребезги разлетелся плафон бра на стене. Славка упал. На дистанции около двух метров картечь шла еще очень кучно, левый бок капитана представлял собой одну сплошную рану. Лежащая на боку восьмерка — стволы обреза — уже влекла его в бесконечность. Крупно вздрагивало тело Маргариты. Кровь толчками выплескивалась из отверстия в груди и падала на лист бумаги. На черный заголовок — Ультиматум.
Трое оперативников ФСБ ошеломленно смотрели на своего умирающего товарища в луже крови. На вороненые стволы обреза, зажатого в тиски, на кусок капроновой веревки, протянутой от ручки двери к спусковым крючкам. Стволы еще слабо дымились, сочились кисловатым пороховым запахом. А за сизым дымом умирала с широко распахнутыми глазами Маргарита Микульска. Шестьдесят метров скотча ушло на то, чтобы надежно привязать ее тело к креслу, а руки — к рукоятке обреза. На столе перед обнаженной женщиной лежал лист бумаги с отчетливым машинописным текстом. Кровь уже полностью залила текст, оставив только подпись: ТЕРМИНАТОР.
Гурецкий перехватил взгляд прохожего. Удивленный, недоумевающий. Усмехнулся про себя и сел в машину. Бомжей и попрошаек всех мастей в Питере за последние годы стало полно. (А как же — реформы идут!) К ним привыкли, практически не обращали внимания. Но бомж, разъезжающий на собственном автомобиле, пусть это всего лишь «москвич»… удивление прохожего было понятно.
Михаил Гурецкий бросил сумку со звякнувшими пустыми бутылками на пол и вставил ключ в замок.
Остывший двигатель не давал тепла, в салоне было почти так же холодно, как на улице. Ладно, поехали… А то вдруг окажется этот внимательный прохожий шибко сознательным, звякнет в ментуру. Там решат, что бомжара ломанул чужую машину. Объясняйся потом! Этого Сохатому определенно не нужно.
Даже когда документы подтвердят его личность и право собственности на автомобиль, у ментов все равно возникнут вопросы. Холодный движок тянул плохо, стремился заглохнуть. Мишка вытащил привод подсоса до упора… Да, довольно трудно будет объяснить, почему заместитель начальника СБ очень не хилой фирмы разгуливает по городу в драных джинсах и замызганном плаще. В полукилометре от дома, из которого тайно выносят трупы. Кто, кстати, выносит? Похоже — ФСБ. Гурецкий тяжело задумался.
После того как вчера он уложил спать Леху, самому было не уснуть. Все, что Пернатый рассказал… худо. Ох как худо! Хуже не бывает. Стоп! Не ныть! Бывало и хуже, товарищ капитан третьего ранга. Бывало, что совсем край. А ты все еще жив, и дырок в тебе всего две… Сначала Гурецкому было не уснуть. Он лежал и вспоминал, как на базе появился салага Пернатый. Специальный взвод разведчиков-диверсантов был чисто офицерским. Задачи выполнял оч-чень деликатного свойства. Все — за пределами нашей горячо любимой одной шестой суши. Появление в элитном секретном офицерском взводе мичмана-сверхсрочника было неким нонсенсом. Но шел уже восемьдесят седьмой, многое менялось. Уже намечался дефицит кадров. Да и взвод с последней операции в… одной жаркой стране вернулся с огромными потерями. А этот салага-мичманок успел побывать в Афгане, прилично владел английским, плюс три спортивных разряда. Короче, прислали, зачислили в резерв… пусть тренируется, там посмотрим. Несмотря на то что Пернатый уже имел за плечами два года службы в морской пехоте на ТОФе, начинать ему пришлось почти что с нуля. Понадобилось еще два года, прежде чем его зачислили в основной состав. Так вот Птица и оказался в юго-восточной Азии, в кровавой мясорубке борьбы двух азиатских царьков, как минимум двух сверхдержав и еще нескольких сил, о которых вслух не говорят. Чтобы сломаться, ему хватило года. Впрочем, кто знает, сколько лет продолжался для Лехи Воробьева календарный год? Сколько лет тянется двухчасовой штурм дворца президента? Сколько лет трехдневная оборона того же дворца? Сколько лет бежал Птица с раненым Сохатым на плечах по галереям базы «Лотос-Х»?
Так или иначе, но после резни на палубе LadyN Птица сломался. Для некоторых товарищей с большими звездами на погонах это стало доказательством того, что не должны служить в таких войсках случайные люди… Ха! Случайные! Ну, вы-то, ребята, осели в своих кабинетах не случайно.
Сам Гурецкий тоже прослужил после этого недолго. Сначала был август девяносто первого. А потом началось нечто вообще странное. Все чаще и чаще у Михаила возникало подозрение, что взвод выполняет заказы со стороны. Мысль казалась абсурдной: работу элитного разведывательно-диверсионного подразделения направляли с самого-самого верха. Из Москвы. Мысль казалась абсурдной, но… Этих «но» становилось все больше. Откровенно криминальный душок некоторых операций просто нельзя было не учуять. Однажды некий очень странный человек, которого командир взвода представил как Николая Ивановича, сказал такие слова:
— В случае успешного выполнения задания дополнительная премия каждому. Две тысячи долларов.
Сохатый не стал выполнять задание и подал рапорт. Спустя три года он увидел этого человека на экране телевизора. Диктор НТВ скороговоркой сообщил о смерти очередного вора в законе. А камера показала мертвое лицо Николая Ивановича. Вот так-то!
…Он все же заставил себя заснуть. Утром быстро установил адрес Фридмана и отправился на разведку. Дом Дуче на Большой Монетной явно был под колпаком. Чего-то подобного Мишка ожидал, поэтому «москвич» оставил подальше. А сам — небритый, в рванье — пришел пешком. Во дворе дома сразу сунулся в помойку, преодолевая тошнотворный запах, исходящий из чрева ржавого контейнера, начал копаться. И косил глазами налево, в сторону подъезда, откуда быстрые молодые мужики вынесли носилки. Тело было покрыто простыней, но Сохатый мог с уверенностью сказать — труп. Носилки мгновенно исчезли внутри микроавтобуса. «форд-транзит», номера частные. Гурецкий не сомневался: попытка проверить номерок ничего не дает. Или дает негативный результат, то есть та организация, которая повесила на свой транспорт этот знак, сама же и заинтересуется проверяющим… А из подъезда быстро вынесли вторые носилки. Вот, значит, как! Не слабо. Подождем, может, и третий жмурик будет.
