— Ладно…
Они поцеловались на пороге, и Обнорский побежал вниз по лестнице. Таксист-югослав привез Серегина на виллу газеты «Экспрессен» уже в седьмом часу — Андрей расплатился, выскочил из машины и начал стучать в дверь дома. Минут через пять на пороге появился заспанный Цой:
— Бог ты мой, какие люди! А мы уж и не чаяли… Как резидент?
Андрей только рукой махнул, но Цой, пропуская его в дом, успел разглядеть и характерные круги вокруг глаз Обнорского, и его припухшие губы — а потому ответил сам себе:
— Понял, «резидент» не подкачал… Серьезный, судя по всему, попался «резидентище», махровый такой, конкретный. Что скажешь — красиво жить не запретишь…
У Обнорского уже просто не было сил отвечать на подначки Игоря — Андрей сбросил куртку и туфли и прямо в одежде завалился на диван:
— Игорюха, я покемарю часок, а то буду совсем никаким…
— Спать, вообще-то, врачи рекомендуют по ночам, — язвительно заметил Цой и добавил что-то еще, но что именно, Андрей уже не расслышал…
Весь день на монтаже фильма Обнорский клевал носом, не замечая удивленных взглядов шведских коллег — впрочем, мало-помалу работа все же продвигалась, а к вечеру Андрей и вовсе разошелся, «разгулялся», так сказать, и даже смог родить несколько вполне дельных мыслей. По крайней мере Ларс назвал их именно дельными…
Вечером Обнорский снова сбежал с виллы, провожаемый ехидными улыбками Цоя — Игорь, похоже, уже начал догадываться, что его впереди ждет еще много тоскливых одиноких вечеров в пустом доме.
Домчавшись на такси до Катиного дома, Андрей вдруг подумал о том, что он — свинья, потому что даже не подумал цветы где-нибудь для Катерины поискать… Чувствуя угрызения совести, Обнорский решил не заходить в квартиру без «сюрприза» — но поскольку нормальный подарок искать уже было поздно, Серегин придумал «шутку»… Нажав на кнопку звонка, он быстро опустился на четвереньки и, когда Катя открыла дверь, бросился в квартиру в такой вот позе с жутким рычанием:
— Р-р-р-р-гав!!!
Катерина завизжала так, что Обнорский испугался возможного приезда полиции — он немедленно поднялся и попытался обнять схватившуюся за сердце женщину… Но Катя вырвалась и, сердито сверкая глазами, воскликнула:
— Господи, Андрей!… Ну ты совсем дурной, или как?… Взрослый ведь, вроде бы, человек…
— Это я для психологической разрядки, — начал оправдываться Обнорский, закрывая за собой дверь. — Я больше не буду, честное слово… Ну пошутить хотел, возможно — шутка не получилась… Хотя…
Катя засмеялась, шагнула к Андрею — начала ерошить его волосы:
— Видели бы тебя твои читатели… Тоже мне — популярный журналист…
Разбор выходки Обнорского как-то незаметно перерос в поцелуи, а закончилось все, естественно, в спальне — будто и не вымотала предыдущая ночь Андрея напрочь, как казалось ему утром… Потом они отправились на кухню пить кофе, и Обнорский начал рассказывать Катерине о монтаже их фильма. Поскольку эта документальная лента рассказывала о русской организованной преступности, Катя слушала Обнорского с большим интересом. И не просто слушала, а начала вдруг делать некоторые замечания — очень толковые, потому что тема была хорошо ей знакома изнутри, так сказать… Серегин даже схватил блокнот с авторучкой… Так и прошла у них эта ночь — в перемещениях между спальней и кухней, в чередовании поцелуев серьезными разговорами о монтирующейся ленте…
В половине шестого утра до Обнорского, вроде бы, дошло, что денек ему предстоит трудный — нельзя же, в конце-то концов, не спать сутками напролет? Но, с другой стороны, Кате и Андрею было настолько интересно друг с другом (не только в постели), что в сон их и не тянуло… Катерина-то, правда, имела возможность отоспаться днем, а вот Серегин… Ему приходилось тяжело, но он держался…
Когда наступил третий вечер, Андрей добрался до Катиной квартиры, еле волоча ноги — Катерина взглянула на его постаревшее и почерневшее лицо, ойкнула и решительно заявила:
— Все, сегодня ты должен выспаться! И без разговоров!
В ту ночь Обнорский, действительно, сумел поспать часа четыре… Короче говоря, для журналиста Серегина наступили времена, с одной стороны очень интересные, а с другой — очень нелегкие. Кто-то из мудрых современников сказал, что счастье — это когда человек утром с удовольствием идет на работу, а вечером с удовольствием же спешит домой, так вот: Обнорский в Стокгольме, в принципе, жил по этой формуле — утром его ждала интереснейшая работа, а вечером — интереснейшая женщина. И к одной, и к другой Андрей шел с удовольствием (причем с искренним), только при этом его немного качало…
Ларс каждое утро смотрел на Андрея со все большим удивлением, но в душу не лез по врожденной шведской деликатности — мало ли, чем этот странный русский хлопчик занимается по ночам в городе, в котором никогда прежде не бывал… Может, он по улицам бродит, с архитектурой знакомится?
Вполне вероятно, что Серегин просто загнулся бы от истощения жизненных сил, но тут не выдержал Цой — он «заложил» Андрея, не в силах больше смотреть на его страдания по утрам… Узнав, что у Обнорского в Стокгольме протекает бурный «роман» с какой-то таинственной дамой, Тингсон немедленно объявил Андрею выходной — швед был человеком добрым и мудрым, он, видимо, и на собственной шкуре испытал, что это такое — биться на «двух фронтах» сразу… Серегин, конечно, чувствовал себя неловко, пытаясь даже отказаться от «отгула» — но Ларс и слышать ничего не желал, заявив, что хочет еще поработать с Андреем, а для этого нужно, чтобы Обнорский остался жив…
Серегин, растроганный таким пониманием ситуации, сказал «спасибо» и Тингсону, и Цою, уехал пораньше к Катерине, упал в ее квартире в постель и проспал четырнадцать часов кряду… Почувствовав себя, наконец, человеком, Андрей предложил Кате погулять по Стокгольму, а заодно начать все-таки подготовку к «решению проблемы с Антибиотиком».
Катя не возражала, но… После того, как Обнорский заговорил о Викторе Палыче, она помрачнела и словно бы подугасла — праздник заканчивался, нужно было возвращаться в суровую действительность, а ведь нет, наверное, такой женщины, которой бы не хотелось праздник продлить… Да, Катерина сама в свое время сделала все, чтобы уничтожить Антибиотика, да, она имела более чем веские основания для мести — и ненависть в ее душе не ослабла, но… Что-то все же изменилось — в ее жизнь вошел Андрей, и Катерина, может быть, даже неосознанно, может быть, на каком-то подсознательном уровне стала ждать мести уже меньше, чем раньше… В ноябре она готова была на все: ей казалось, что жизнь кончилась, и Катя хотела только одного — отомстить, пусть даже ценой собственной жизни… Но потом появился Обнорский, и этот парень непонятно как сумел вдохнуть в нее новые силы, новые надежды… Нет, Катя не то, чтобы рассчитывала на какие-то серьезные и долгие отношения с ним, и не строила она никаких «семейных» планов — по крайней мере, впрямую об этом она не думала, — но женское подсознание, это ведь штука очень тонкая… Андрей, не зная о том, что у Кати есть сын, умудрился как-то заставить ее больше думать и о ребенке, и, вообще, он «разморозил» в душе Катерины нормальные женские инстинкты, «заблокировавшиеся» после смерти Сергея и Олега… А самый главный женский инстинкт направлен все же на создание и сохранение семейного очага, — и это прекрасно, что женщины так устроены, иначе бы мужики на Земле никогда, наверное, из дикости не вышли… Пусть объективно никакого «очага» у Кати с Андреем не было — была лишь некая иллюзия, — но и эту иллюзию Катерине хотелось сохранить… Натура женщины более склонна к созиданию, а мужская природа — к разрушению…
