Когда же до Некрасова дошло наконец, какие большие деньги можно попытаться с помощью мозгов Лазаревича и его, Плейшнера, «братков» вчистую стырить — у него даже голова кругом пошла… Нет, вовремя эта шкурка Милка-Медалистка прогнулась, недаром, видать, ее воспитывал.
Дело в том, что на следующий день Скрипника выдергивал к себе Антибиотик — как подозревал Плейшнер, для серьезного разговора об увеличении доходов с «грядки» в порту. И в этой ситуации наводка Медалистки на «левые» контейнеры с водярой была как нельзя более кстати — будет, чем Палычу ответить, когда он опять начнет понты гонять и жизни учить…
Насчет разговора с Антибиотиком в его загородной резиденции Плейшнер не ошибся, толковище протекало в заранее предугаданном Скрипником русле…
Странное дело — Плейшнер постоянно ловил себя на мысли, что он в присутствии Палыча становится как бы глупее, чем был на самом деле — словно Антибиотик давил на него чем-то, или гипнотизировал… И если с другими людьми Некрасов еще мог как-то «держать фасон», то с Виктором Палычем будто вновь превращался в одичалого беглого блатаря, которому повезло из-под «вышки» дуриком выскочить.
Антибиотик принял Плейшнера в кабинете, сидя за огромным письменным столом в халате и с неизменным бокалом «Хванчкары» в левой руке. Старик предложил вина и Скрипнику, тот с готовностью хлобыстнул фужер залпом, но от дурной реплики все же не удержался:
— Хорошее у вас вино, Виктор Палыч, а все-таки, по мне — водяра лучше, она организм согревает.
Антибиотик фыркнул брюзгливо:
— Водка старит — это наукой доказано… А вино — жизнь продлевает. Вон, итальяшек с французами возьми — посасывают себе красненькое и до ста лет живут, не жужжат. А это вино — особое, его сам Сталин любил, небось, плохое было бы — не пил…
— Так я ж не спорю, — виновато дернул плечами Плейшнер. — Просто водяра как-то привычнее.
— А привычки старые нужно в угол отбрасывать, — назидательно сказал Виктор Палыч, воздев вверх указательный палец. — Ты, Мишутка, иногда — прямо словно вчера из лагеря… Сколько лет-то уже прошло, пора бы и обкататься, не в деревне, чай, живем… Мне, вот некоторые пытались как-то предъявить, что я от «понятий» старых отказывался… И того понять не могли что не я от «понятий» отходил — жизнь вперед пошла. Не мы меняем правила — жизнь их меняет… Раньше можно было жизнь прожигать без жалости, а теперь работы столько, что хорошее здоровье требуется, чтобы со всеми делами управиться-то… Глупо вафельником щелкать, ежели в такую пору жить выпало, когда год работы может потом лет десять кормить. Не все это понимают… А я тебе скажу — такого времени, как сейчас в России, никогда больше не будет… Да… Вот только мозгами шурупить надо по-новому… Я тебя сюда чего позвал — не то, чтобы предъявить тебе хочу, но жду от тебя большего, пора, Мишутка, пора… Спору нет, ты кореш надежный и блудни не мутишь, вроде, и коллектив свой в руках держишь — а все-таки не хочешь до конца с дремучестью своей распрощаться… Помнишь, фильм был такой, где один фраерок дельную мысль сказал: «Можно мелочь по карманам тырить, а можно — и „лимон“ сразу взять»?
Плейшнер не помнил, из какого фильма эта фраза, но на всякий случай кивнул:
— Хорошая картина…
— Да не в картине суть! — досадливо перебил его Антибиотик. — Ты в суть вникай, в суть… А то ведь — молодые-то подпирают, сменить всегда есть на кого…
У Некрасова пересохло в горле, он кашлянул и попытался было что-то сказать, но Виктор Палыч оборвал его взмахом руки:
— Ты не киксуй, я же сказал — никто тебе пока ничего не предъявляет, ты лучше меня, старика, послушай, может, чего полезного узнаешь… Я, вон — сколь живу, столько и учусь, и у молодых бывает чему поучиться, и ежели человек дельный, то ему это не в западло будет… У меня, вон, ребята — «тамбовцы» — приятно на них посмотреть… Какие «темы» поднимают! Недавно, вон — взяли, пятнадцать «лимонов» зеленью в Германию на черный день переправили. И все чисто сработали, исключительно на мозгах. Ну, там, конечно, мусоркам немножко заслали, чтобы прокрутилась «тема» легче…
Антибиотик прервался на мгновение, чтобы отхлебнуть вина, и Плейшнер, воспользовавшись паузой, тут же вставил фразу — и снова неудачно:
— Да за такие деньги-то всю питерскую мусорню скупить можно!
Виктор Палыч, прополоскав рот вином, вздохнул — как почудилось Некрасову, с какой-то нехорошей безнадежностью:
— Да зачем она вся нам сдалась? Всю покупать не надо… Главных нужно к рукам прибрать — оно дешевле выйдет… А на остальных, которые помельче, эти главные цыкнут при надобности. Соберут свое мусорское собрание и вставят самым шустрым: так, мол, и так, пиздите много, а процент по своим обязанностям не выполняете!
Скрипник при слове «процент» всегда вспоминал почему-то намертво въевшееся ему в мозг словосочетание «процент лесосдачи», — но на этот раз он умудрился промолчать.
— И пока цветные свои проценты считают, мы дело делать будем. А чтобы мусоркам скучно не стало, мы им — раз! — идейку подбросим… Пустим, к примеру, слушок, что так, приехал в Питер какой-нибудь Гога Тбилисский, вор самый что ни на есть главный, будет теперь над всеми банками контроль устанавливать — и пускай этого Гогу ловят и обезвреживают самые шустрые мусорята. А ежели не выловят — их опять на каргалыку: чего Гогу не ловите, почему процент не повышаете? И все при деле, все довольны… Учиться надо, Мишутка, учиться… Среди молодежи — такие артисты есть, прямо хоть в кино снимай. Вон, Вадик-Пучик, давно ли пиздюшатиной торговал — а смотри, как раскрутился! По его запуткам чуть не весь РУОП бегает, ноги до жопы стирает — а все потому, что Вадик к большому руоповскому начальнику, к товарищу полковнику Лейкину, приблизился, ключики нашел — за ручку с ним теперь прилюдно здоровается… И все в городе видят: «тамбовцы» в городе — не хуй собачий, а сила… А Пучик Лейкину-то заодно в уши вливает — что, почем и как… Надо Вадика в депутаты двигать, способный малец, по жизни правильно рассуждает, хотя и начинал с малого… Вот и тебе, Мишутка, перестраиваться пора — по ходу пьесы, как говорится. Работа, она не ждет.
Виктор Палыч строго посмотрел на притихшего Скрипника, пожевал губами, кивнул каким-то своим мыслям и продолжил:
— Я вот тебе начал рассказывать про пятнадцать «лимонов», которые ребятки-«тамбовцы» в Германию отправили… Схема-то вроде бы и простая, но красивая, и главное — необычная, новая совсем… Смотри, как все красиво завертели: есть в Питере заводик — неважно, как называется, тебе лишняя конкретика ни к чему… Мы на заводике этом своих людей поставили, акции выкупили — теперь мы там хозяева… Ну, вот… И есть у нас в городе банк — солидный, все как положено… Дальше: у рыбоедов, где-нибудь в Латвии, появляется фирма — «Шминтарс-Дзинтарс» какой-нибудь, неважно… Латвия страна тихая, к Европе близкая.
— Ага, — невпопад кивнул Плейшнер. — У меня там в восемьдесят третьем подельника завалили.
— Да не о том сейчас речь! — нахмурился Антибиотик. — Ты в суть вникай… Короче, эта фирма «Шминтарс» берет через нашу фирму в нашенском же банке кредит на программу закупки товаров народного потребления, а гарантом кредита выступает наш же заводик… Смекаешь? «Шминтарс» разоряется — это понимай, что денежки уже за границей в нужном месте, а наш банк снимает «бабки» с заводика — поскольку тот был гарантом. Понял? Завод-то все равно нерентабельный, весь на дотациях бюджетных… А мы бюджетные денежки — не работягам, которые их все равно проебут-пробухают, а себе…
