Книга Вор, страница 56. Автор книги Андрей Константинов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вор»

Cтраница 56

Странное поведение Барона не давало покоя Андрею все то время, которое потребовалось для расшифровки кассеты с записью интервью и написания материала. В него, конечно, вошло далеко не все, о чем рассказывал Михеев, и все равно получилось очень много — восемнадцать машинописных страниц, целая газетная полоса… Писалось Андрею очень легко, помогало то, что во время работы у него в ушах постоянно звучал глуховатый голос старика, а стоило прикрыть глаза — мерещился горящий взгляд Барона…Когда Андрей закончил материал, он откинулся на спинку стула в изнеможении, но усталость была приятной: он знал, что получилось хорошо. Жестко, но интересно, а главное — в этом подготовленном к печати интервью было настроение, пульсировал какой-то нерв…

Отправляясь на вторую встречу с Михеевым, Андрей был уверен, что на этом свидании произойдет нечто, способное весьма существенно повлиять на его жизнь, — слишком острым стало ощущение опасности… При этом Андрей даже самому себе не хотел признаться, что в некотором роде радовался этому полузабытому проявлению инстинкта выживания. Прошлая жизнь отравила его риском — и именно риска теперь недоставало Обнорскому: если все текло слишком спокойно и нормально, его даже подмывало время от времени выкинуть что-нибудь этакое, от чего повысится концентрация адреналина в крови…

Однако Андрей все-таки не был полоумным авантюристом, поэтому постарался максимально сконцентрироваться перед новой встречей с Бароном. Кто его знает, что задумал этот старик, он ведь был все-таки вором, признанным авторитетом, так сказать, генералом преступного мира. Может быть, он просто хочет решить какую-то свою личную проблему за счет наивного и доверчивого журналиста Серегина? Может быть, затевается какая-то пошлая провокация, в которой Барон играет роль живца? Инстинктивно Обнорский чувствовал, что это не так. Но почему же тогда усиливается ощущение тревоги, сердце бухает в груди, словно после долгого бега, и все время кажется, будто какая-то черная тень маячит за спиной? И почему минувшей ночью приснился Андрею самый страшный из мучивших его кошмаров — покойный ныне капитан Кукаринцев, он же майор Демин, стреляющий со змеиной своей улыбочкой Обнорскому в голову? А ведь Кука не являлся к нему по ночам уже больше полугода, и Андрей даже начал робко надеяться, что черная душа грушника нашла где-то если не успокоение, то хотя бы вечное пристанище… ан нет, часов около пяти утра Обнорский проснулся от собственного крика, мокрый от пота и с трясущимися в нервном ознобе руками, а над левым виском, там, где много лет назад скользнула вторая пуля из пистолета Кукаринцева, зажигалась хорошо знакомая пульсирующая боль. И Андрею пришлось бежать на кухню, чтобы срочно проглотить две таблетки анальгина, а потом еще минут сорок вжимать раскалывавшуюся голову в подушку, пережидая приступ… Приснившегося убиенного Витю Кукаринцева даже с большой натяжкой нельзя было отнести к категории добрых примет, а Обнорский в приметы верил…

И все же, словно бабочку на огонь, неудержимо тянуло Андрея к той тайне, которую так хотел — и не успел передать ему Барон…

То, что свистящим шепотом сказал во время короткой второй встречи на ухо Михеев, казалось совершенно невероятным. Где-то у какой-то женщины-искусствоведа из Эрмитажа, якобы жены старого вора, хранился оригинал картины Рембрандта, похищенной из музея. А в экспозиции, выходит, висит копия… Все это казалось на первый взгляд настоящим бредом, выдумкой измученного болезнью, умирающего человека. Барон говорил путано и непонятно, поминал какого-то Антибиотика, о котором Андрей ничего не знал.

Зато другое произнесенное имя было Обнорскому хорошо знакомо — Виталий Амбер, когда-то подпольный, а ныне вполне легальный король питерской торговли антиквариатом… Правда, об Амбере как раз писало в лучшие свои времена агентство расследований… Может быть, старик просто читал статьи и поэтому, решил, что… Что? Почему Барон решил довериться журналисту, которого видел второй раз в жизни? И доверие ли это? Может быть, у старика все-таки крыша съехала? Или игра какая-то идет? А вдруг все, что сказал Михеев, — правда? Тогда у Серегина в руках сенсация даже не российского, а международного уровня, о которой может только мечтать каждый журналист…

Барон сказал, что ментам верить нельзя, что у тех, кто за картиной охотится, ментовское прикрытие на таком верху, с высоты которого оперативник Колбасов — просто пешка…

Договорить всего старик не успел. Тяжелый приступ прервал разговор, оказавшийся последним, и через три дня Андрей из газет узнал о предстоящих похоронах Юрия Александровича Михеева. Разумеется, в этих объявлениях ни словом не упоминалась «профессия» покойного и его высокий ранг в преступной среде, хотя буквально накануне вышел огромный материал Серегина «Юрка Барон». (Материал этот, кстати, едва не был зарублен главным редактором; Андрей чуть не взбесился, когда услышал, что весь его труд — это «не очень хорошо выписанный мутный поток сознания какого-то уголовника». Обнорский вообще-то предпочитал с редакционным начальством не спорить, считал, что его малый журналистский стаж не дает ему такого морального права, но в данной конкретной ситуации жестко уперся рогом. В результате обсуждение интервью, а точнее — монолога Барона, было вынесено на редколлегию, которой материал понравился… Когда же его напечатали, правота Серегина подтвердилась просто невероятным читательским ажиотажем — в редакцию звонили даже из Москвы. Правда, реакция была неоднозначной (от резко негативной: «Зачем вы воспеваете воров?!» — до романтически восторженной: «Герой нашего времени!»), но большинству было просто интересно: «Спасибо, что рассказали о том, о чем мы совсем ничего не знали!» Серегин принимал поздравления коллег и сочувственные предостережения на ухо. Он и сам понимал, что главного редактора не могла не раздражать такая чистая победа новичка в локальном, правде, споре, но все-таки — споре творческом…) Все дни до похорон Барона Андрей напряженно думал о том, что ему делать с полученной от вора информацией, а решение никак не приходило. Сообщить о том, что поведал ему умирающий вор, в правоохранительные органы? Стремно — и не потому, что там засели какие-то «мафиозные кроты», не это было основной причиной сомнений Андрея. Даже если старик говорил правду и где-то наверху сидит какой-то гад, шанс нарваться именно на него был не таким уж большим — не могли же бандюги закупить все милицейское руководство! Серегина тревожило другое.

Если предположить, что вор говорил правду, то, передав информацию в ГУВД, Андрей автоматически становился обычным зрителем, наивно было предполагать, что его подпустили бы к разработке операции. И даже в случае успешной реализации темы с картиной Рембрандта вовсе не факт, что Серегину в знак благодарности отдали бы эксклюзив. (Примеры того, как в милиции выполняют обещания, в журналистской практике Андрея уже были…) И дело тут не столько в личной непорядочности оперативников, сколько в том, что люди они служивые и, следовательно, обязаны выполнять приказы начальства, — а тему такого уровня обязательно начали бы курировать из Москвы. Вот в Москве и нашелся бы какой-нибудь крупный эмвэдэшный чин, который кукарекнул бы о «крупной победе», и, может быть, даже эксклюзивно, но, конечно, не какому-то там Серегину, а журналисту из центральной прессы, «Известий», например, или «Комсомолки»… А дарить кому-то свою сенсацию Андрею очень не хотелось. С другой стороны, ситуация возникала довольно щекотливая: если Обнорский молчит, то он, в принципе, подпадает под действие статьи Уголовного кодекса, карающей за недонесение. Хотя вывернуться, конечно, можно: сказать, например, что не воспринял сначала всю эту историю всерьез, решил, что нашептанное на ухо — не более чем красивая сказка.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация