Оно скользит в сторону, и я вижу человека, которому
принадлежит металлическая рука...
За троном стоит Бенедикт, и его левая, настоящая рука
спокойно лежит на спинке трона. Он наклоняется вперед. Его губы шевелятся.
Но вот металлическая рука делает движение и... становится
видно, кто сидит на троне.
— Дара!
Она поворачивает голову вправо, улыбается, кивает Бенедикту.
Губы Дары движутся. Я протягиваю Грейсвандир вперед до тех пор, пока его острие
не упирается в ямочку между ее ключицами.
Медленно, очень медленно она поворачивает голову и
встречается со мной взглядом. Лицо Дары оживает, наливается краской. Ее губы
шевелятся вновь, и теперь я слышу слова:
— Что ты такое?
— Нет. Это мой вопрос. Отвечай. Немедленно.
— Я Дара. Дара из Амбера. Королева Дара. Я восседаю на
этом троне по праву крови и наследования. А ты кто такой?
— Я Корвин. Я тоже из Амбера. Не двигайся. Я не
спрашивал, кто ты такая. Что ты такое?
— Корвин мертв уже много веков. Я видела его склеп.
— Он пуст.
— Не так уж он пуст. Там лежит тело.
— Какова твоя родословная?!
Взгляд Дары скользит вправо, туда, где по-прежнему стоит
призрак Бенедикта. В его новоявленной руке возникает клинок, кажущийся ее
продолжением, и держит он его свободно, почти небрежно. Его левая рука легла на
руку Дары. Его глаза ищут меня за сиянием, излучаемым Грейсвандиром, но не
находят. Бенедикт видит только сам Грейсвандир и узнает его...
— Я — праправнучка Бенедикта и ведьмы Линтры, которую
он любил, а потом убил. — Бенедикт вздрагивает от этих слов, однако Дара
продолжает: — Я никогда не знала ее. Моя мать и мать моей матери родились в
месте, где время течет не так, как в Амбере. Я — первая по материнской линии, в
ком проявились все признаки человека. А ты, лорд Корвин, — всего лишь призрак
из давно умершего прошлого, всего лишь злобная тень. Как ты сюда пришел, я не
знаю. Но ты ошибся. Возвращайся в свою могилу и не тревожь живых!
Моя рука вздрагивает... острие отступает назад примерно на
полдюйма... Но этого достаточно.
Выпад Бенедикта — за гранью моего восприятия. Его
металлическое плечо ловко направляет кисть, в которой зажат меч, и его меч
наотмашь ударяет по Грейсвандиру, а настоящее, живое плечо поднимает живую
руку, ту, что лежала на руке Дары... Все это я понимаю чуть позже, когда падаю
и снова встаю и наношу парирующий удар — чисто рефлекторно. Как это странно —
поединок двух призраков... Но нет, условия неравные. Его клинок не может коснуться
меня, а вот Грейсвандир...
Нет! Бенедикт перекладывает меч в другую руку, отходит от
Дары и делает выпад, зажав рукоять меча обеими руками. Поворот запястья, бросок
меча вперед и вниз, мы сходимся... То есть это было бы так, принадлежи наши
тела смертным. И все же на миг мечи скрещиваются, и этого мгновения достаточно.
Мерзко сверкающая металлическая рука кидается ко мне — вся
из лунного света и огня, мрака и гладкой стали... угловатая, без округлостей,
пальцы согнуты, плоская ладонь, так похожая на живую, настоящую, с серебристым
отблеском... она тянется схватить меня за горло...
Но промахивается и цепляется в плечо, а большой палец,
судорожно скрючившись, пытается нащупать не то ключицу, не то гортань... Сжав
левую руку в кулак, я изо всех сил бью в солнечное сплетение, а там... там
пустота...
Голос Рэндома:
— Корвин! Солнце вот-вот взойдет! Тебе надо спускаться!
А я даже не в силах ответить. Секунда-другая — проклятая
рука вырвет из меня то, что сжимает... О, эта рука... Грейсвандир и эта так
странно похожая на него рука — две вещи, странно сосуществующие в моем мире и в
мире призраков...
— Я все вижу, Корвин. Вырвись и иди ко мне. Козырь...
Я освобождаю лезвие Грейсвандира из захвата, замахиваюсь и
наношу удар... Только призраку под силу одолеть Бенедикта — вернее, призрак
Бенедикта — таким ударом. Мы стояли слишком близко друг к другу, и блокировать
Грейсвандир он не мог при всем желании. Но его контрудар, прекрасно
исполненный, оставил бы меня без руки – если бы там была рука, которую мог бы
отрубить призрачный клинок...
Но руки там нет, а я завершаю атаку и бью изо всех сил как
раз в то место, где мерзкое устройство из серебристой стали присоединяется к
призрачному телу Бенедикта. Не выпуская из скрюченных пальцев мое плечо, рука
отделяется от Бенедикта и замирает... Мы оба падаем...
— Вставай! Единорогом заклинаю тебя, Корвин, вставай!
Солнце восходит! Сейчас город вокруг тебя растает!
Пол подо мной качается, колеблется, становится
полупрозрачным, и я вижу предрассветно-радужные волны. Я встаю, покачиваясь
из-за тяжести впившейся в плечо металлической руки. Она висит на мне, словно
дохлый клещ... Боль в боку нестерпимая...
И вдруг я обретаю вес. Видение океана не исчезает, а я
начинаю просачиваться сквозь пол. К миру вокруг меня возвращаются цвета —
волнующиеся полосы розоватых отсветов. Пол, отвергающий Корвина, тает, и подо
мной разверзаются глубины, готовые меня проглотить...
Я падаю...
— Сюда, Корвин! Ну же!
На вершине горы стоит Рэндом и протягивает ко мне руки. Я
тянусь к нему...
Глава 11
И вот жаровни без огней снова далеко позади.
Мы с Рэндомом расцепились и встали с земли, но я тут же сел
на нижнюю из трех каменных ступеней и оторвал от плеча металлическую руку.
Крови не было, а вот синяки наверняка появятся. Даже в лучах ласкового
утреннего солнца рука выглядела зловеще и отвратительно.
Ганелон и Рэндом стояли рядом.
— С тобой все в порядке, Корвин?
— Да. Дайте только отдышаться.
— Я еды захватил, — сообщил Рэндом. — Можно
позавтракать прямо здесь.
— Неплохая мысль.
Рэндом принялся распаковывать провизию, а Ганелон носком
ботинка пнул металлическую руку.
— Это что еще за мерзость? — спросил он.
Я покачал головой и ответил:
— Отчекрыжил у призрака-Бенедикта. Сам не пойму как, но
она ухитрилась в меня вцепиться.
Ганелон подобрал руку с земли и стал ее разглядывать.
— А она намного легче, чем я думал, — сообщил он и
взмахнул металлическим протезом. — Да, такой рукой можно дел наделать —
о-го-го!
— Знаю.
Ганелон повертел стальную кисть, согнул и разогнул пальцы.
