Ступени, ведущие к небесам, что равнодушны к Корвину, — не
простая лестница, и подъем по ней — не просто подъем. Я еще ощущал рукопожатие
Ганелона и тяжесть ладони Рэндома на плече, когда одолел четверть пути. Если я
смотрел под ноги, напрягая зрение, то ступени становились прозрачными, и тогда
я видел внизу океан, будто глядя на него через увеличительное стекло... Я
потерял счет времени... Внизу, под волнами, проступили очертания Ребмы... Я
вспомнил о Мойре. Как она там? Что станется с нашим подводным двойником, если
сам Амбер погибнет? Исказится ли его отражение в зеркале вод? Может быть, блоки
и перекрытия зданий там качнутся в унисон, может быть, одинаковыми гранями
повернутся кости на столах в казино под волнами, по которым проплывают наши
корабли?.. Но волны-людоеды, отражая Корвина, не дали ему – то есть мне –
ответа.
Лестница окончилась, и я ступил в призрачный город — как
вошел бы в дальний Амбер, поднявшись по величественным ступеням на обращенном к
морю склоне Колвира...
Я перегнулся через перила и посмотрел на свою страну.
Черная дорога шла к югу. Ночью ее не было видно, но это не
имело значения. Теперь я знал, куда она ведет, если верить Бранду. Но ложь
стоила бы ему жизни, и я полагал, что знаю, куда ведет черная дорога.
От начала до конца.
От негасимого сияния Амбера и ясного света примыкающей к
нему Тени, сквозь темные слои Теней, уходящих во все стороны, сквозь пейзажи со
смещенной перспективой и дальше, дальше, сквозь такие места, которые могут
привидеться только тогда, когда вдребезги пьян, или мечешься в горячке, или
видишь ночной кошмар... И еще дальше, дальше той границы, где я
останавливаюсь... Где я останавливаюсь...
Как сказать проще о том, что так непросто?..
Солипсизм – вот откуда, пожалуй, следует начать.
Предположение о том, что ничего не существует, кроме тебя самого, или, по
крайней мере, существует лишь то, что нам может быть ведомо, то есть нет
ничего, кроме нашего собственного существования и опыта. Однако с этим можно
поспорить, да мы и спорили не раз и говорили о том, что, может быть, те Тени,
что мы посещаем мысленно, мы же сами и создаем, а на самом деле только мы сами
и существуем, а Тени, через которые проходим, — не что иное, как проекции наших
желаний... Как бы то ни было, суть этих споров объясняет другое: как и почему
члены нашего семейства относятся к людям и местам за пределами Амбера.
Получается, что мы — нечто вроде кукольных мастеров, а все остальное — нами
изготовленные марионетки, зачастую опасно одушевленные, но и это — часть игры.
Все мы по духу своему — импресарио, и точно так же мы относимся друг к другу. И
хотя причины врожденного солипсизма у всех нас вызывают сомнения, каждый
старается оградить себя От неизбежных вопросов. Большинство членов нашего
семейства, в чем я не раз убеждался, в действиях своих крайне прагматичны.
И все-таки есть в этой картине элемент, разбивающий в пух и
прах и солипсизм, и прагматику. Есть места, где Тени сходят с ума... Когда
нарочито одолеваешь слой за слоем в Тени и при этом — нарочито же —
отстраняешься от своего представления о том, что происходит вокруг тебя с
каждым новым шагом, то в конце концов попадаешь на границу безумия, дальше
которой ступить не можешь. Почему? Зачем это вообще нужно? Из-за надежды на
озарение, наверное; а может быть, это просто новая игра... Но, попадая в такое
место, а в такие места попадали все мы, понимаешь, что добрался не то до
границы Тени, не то до границы самого себя. И мы всегда считали эти понятия
синонимичными. Но теперь...
Теперь я знаю, что это не так, — теперь, когда я стою здесь
и жду, без помощи Двора Хаоса, который рассказывает мне, как обстоят дела на
самом деле, — я знаю, что это не так. Но я знал это и прежде – и нынешней ночью
в Тир-на Ног-те, и раньше, когда бился в Черном Круге Лоррейны с монстром с
козлиной головой, и еще раньше — в тот день, на маяке Кабры, куда переместился
из подземелья, и тогда, когда смотрел на опустошенный Гарнат... Я понимал, что
есть что-то еще. Потому что знал: черная дорога уходит дальше — дальше того,
что кажется пределом. Она тянется через безумие к хаосу и еще дальше. Те, что
приходили по ней, приходили откуда-то, но они не были сотворены мной.
Получалось, что я помогал им, сам того не желая, проделывать этот путь, хотя
мерзкие твари не согласовывались с моим представлением о реальности. Они
существовали не то сами по себе, не то кому-то принадлежали, но сумели
проделать дыры в полотне метафизики, сотканном нами за многие века. Они рушили
стены наших твердынь, не принадлежа нашему миру, угрожали ему и нам самим.
Фиона и Бранд добрались дальше предела всего сущего и отыскали кое-что там,
где, по нашим понятиям, ничего не было и быть не могло. И разбуженная ими
опасность почти что стоила доказательства: мы не одни, а Тени – не совсем наши
игрушки. Каковы бы ни были наши отношения с Тенью, никогда им не бывать
прежними...
И все это потому, что Черная Дорога уходила к югу и вела
дальше, за край света, дальше того места, где я остановился...
Безмолвие и серебро... Я отхожу от перил, опираюсь на
трость, пересекаю туманную пелену — границу зыбкого города... Призраки... Тени
теней... образы возможного... «Может быть» и «могло бы быть»... Возможности
утраченные, возможности обретенные...
Я иду, иду по мостовой... фигуры... лица... Многие мне
знакомы. Чем они заняты тут? Трудно сказать. Чьи-то губы шевелились, чьи-то
лица озарялись оживлением. Я не понимаю, не слышу слов... Я прохожу мимо,
невидимый...
Но вот одна из фигур... одна, кого-то ждет. Ее нервные пальцы
развязывают узелки мгновений. Я хочу видеть ее лицо. Она сидит на каменной
скамье под суковатым деревом, смотрит в сторону дворца. Какая знакомая
фигура!.. Ближе... Ближе... Я узнаю ее. Это Лоррейн. Она смотрит сквозь меня,
не слышит моего голоса, не слышит, как я говорю ей, что отомстил за ее смерть.
Но это в моей власти — сделать так, чтобы меня услышали
здесь... И власть эта — мой меч Грейсвандир.
Вынув из ножен, я поднимаю его над головой, и лунный свет
бежит по завиткам письмен, что испещряют лезвие меча... Я кладу меч на землю
между нами...
— Корвин! — Лоррейн запрокидывает голову, и ее волосы
вспыхивают в отсветах луны. — Откуда ты? Так рано...
— Ты ждешь меня?
— Конечно... Ты же просил, чтобы...
— Как ты сюда попала?
— К этой скамье?
— Нет. В этот город.
— В Амбер? Я не понимаю. Ты сам меня привел. Я...
— Ты счастлива здесь?
— Ты знаешь, что это так, пока я с тобой.
Я не забыл, какие у нее ровные белые зубы, какие милые
веснушки на щеках, что прячутся за тонким веером.
