Ему всегда было немного странно, что эта красивая молодая
аристократка влюбилась именно в него. Разница в возрасте, разные жизненные
установки… Она была словно из другой, параллельной, жизни, которую он не хотел
пускать в свою, основную. Джил, похоже, не волновали ни его непонятная
профессия, ни его нежелание переселиться в Италию. Она принимала его таким, каков
он был. Может, это и было высшим проявлением любви? Когда любишь, то принимаешь
человека таким, каков он есть, со всеми его достоинствами и недостатками.
Они сидели в салоне автомобиля, и Джил, счастливо улыбаясь,
рассказывала ему о последних событиях. Дронго слушал, стараясь не менять
выражения лица. Мысли о расследовании ни на минуту не оставляли его.
– Ты меня не слушаешь, – улыбнулась Джил. –
Иногда мне кажется, что ты никогда и никого не слушаешь, настолько ты занят
собственными мыслями. Хотя ты все слышишь и даже отвечаешь на вопросы.
– Извини, – он дотронулся до ее руки.
В Джил всегда была непонятная жизнерадостность. Непонятная
даже ему. Ее глаза, радостно распахнутые на мир, казались счастливыми и
трогательными. В ней было что-то от Одри Хепбёрн, хотя внешне она отличалась от
великой актрисы. Такие женщины были подобны появлявшимся в мире ангелам,
посланным сделать его немного лучше. К ним не могла пристать ни грязь, ни ложь,
ни клевета. Они были слишком чисты и трогательно наивны, чтобы опускаться до
низменных страстей. И в то же время обладали магией притяжения, свойственной
настоящим женщинам.
– Я рад, что ты прилетела, – сказал он почти
искренне.
– Надеюсь, ты говоришь правду.
Кажется, за несколько лет она уже успела понять его
характер.
– Через два дня я улечу, – добавила она с грустью.
Она продолжала говорить, и он с удовольствием ее слушал,
однако раздражение на самого себя только усилилось.
Когда они вошли в квартиру, Джил снова повисла у него на
шее. Наверное, ей была нужна эмоциональная поддержка. Дронго в который раз
подумал, что много лет назад он был куда более эмоционален. Тактичный
Вейдеманис, знавший, что приехала Джил, не стал их беспокоить. Мобильный
аппарат молчал, а к городскому Дронго не подходил. Автоответчик записывал голоса
звонивших.
У Дронго была большая двуспальная кровать, на который он
всегда спал один. Джил знала об этой его странности. Даже в отелях он заказывал
две двуспальные кровати – для себя и для Джил. Он никогда не признавался, но
когда рядом оказывался кто-то посторонний, Дронго не мог уснуть. После тюрьмы в
Индонезии, где двадцать лет назад его едва не задушили во сне, он мгновенно
просыпался, если рядом слышал чье-то дыхание. Тогда его настороженность спасла
ему жизнь.
Но днем он мог позволить себе быть рядом с Джил. Когда они
лежали рядом, она провела рукой по его вискам.
– Ты седеешь, – грустно сказала она.
– Надеюсь, что успею полностью облысеть до того, как
поседею, – пошутил он, – и ты меня к тому времени разлюбишь.
– Ты ведь знаешь, что это невозможно.
– Знаю, – согласился он.
– Я могу спросить, о чем ты все время думаешь? –
осторожно спросила Джил.
Он помрачнел. Больше всего на свете он не любил посвящать в
свои дела Джил. Достаточно и того, что он не может себе позволить постоянно
жить рядом с ней в Италии.
– Сейчас мы занимаемся расследованием одного сложного
преступления… – Он говорил неохотно.
– Как обычно. – Она знала, что он не станет
рассказывать подробности и поэтому не настаивала.
– Иногда я чувствую, что мои расследования делают меня
меланхоликом и мизантропом, – признался Дронго.
– Значит, мне нужно быть чаще рядом с тобой, чтобы
лечить тебя от меланхолии, – улыбнулась Джил. Затем неожиданно
нахмурилась: – Я все время хотела спросить тебя в Севилье…
Он насторожился.
– О чем?
– Ты позвал меня туда после завершения своего
расследования?
– Да, – он всегда помнил, что когда-то ей говорил.
– Вся Севилья говорила о твоем расследовании. Ты нашел
убийцу, и об этом говорили во всех отелях.
– Ну и что?
– Говорили, что она была топ-моделью. Очень красивая женщина.
– Откуда ты знаешь?
– Я видела ее фотографию. В испанском журнале. И рядом
с ней стоял ты.
Он помрачнел. Нужно было предвидеть такую возможность.
Итальянка Джил легко читает испанские журналы, к тому же она знает несколько
языков. Не исключено, что она догадалась об их с Ингрид отношениях.
– Она сейчас в больнице, – глухо выдавил
он. – Я тогда не знал о ее детстве. У нее был шок. Она потеряла отца – он
уехал куда-то со своей любовницей-секретаршей. С тех пор она ненавидела всех
молодых женщин, которые пытались хотя бы флиртовать с женатыми мужчинами.
– А она сама?
– Что?.. – он сразу понял, о чем она хочет
спросить, но нужно было выиграть время.
– Она встречалась с другими мужчинами? Она предпочитает
холостых?
– Что ты хочешь сказать?
– Вы с ней… встречались?
Нужно было знать Джил, чтобы понять, как трудно дался ей
этот вопрос. Он взглянул на лежащую женщину. Она была как натянутая струна.
Дронго не знал, какую фотографию увидела Джил. Этот придурок оператор Меднис
делал много фотографий. И там был еще французский фотограф, который буквально
ходил по пятам за Ингрид. Может, он снял их в самый неподходящий момент? Но
Джил ждала ответа. Нужно было решиться. Он никогда ее не обманывал. Дронго
снова осторожно взглянул на нее. Признаться – значит причинить ей чудовищную
боль. Но и врать было не в его правилах. Они говорили по-английски. Обычно,
разговаривая, они использовали английский и итальянский языки. Джил с трудом
овладевала русским. Но сейчас она спросила по-русски:
– Ты не хочешь мне отвечать?
Он сжал зубы. Затем взглянул ей в глаза.
– Мы были друзьями, – сказал он, стараясь говорить
спокойно, – но у нас с ней ничего не было. Иначе я не смог бы ее
разоблачить.
Он соврал. Но в эту минуту он считал, что говорит почти
правду. «Мужчины – свиньи, – подумал Дронго. – Сначала мы изменяем
нашим любимым женщинам, а потом ищем оправдания. Хотя, по большому счету я не
изменил Джил. Я никогда бы не променял ее и сына на Ингрид. Я не мог даже
думать об этом! Но разве можно сказать от этом Джил? Разве может понять женщина,
что мы, мужчины, устроены немного по-другому. Нет, я не ханжа, но феминистки не
правы. Мы очень разные. И я не могу причинить боль Джил».
– Я так и думала, – сказала она, и он понял, что
ее напряжение ослабло. – Тебе она нравилась?
Отрицать подобное было бы глупо.
