Вот только когда читаешь в книжках или смотришь кинофильм из старых времён о завоеваниях какого-либо края, то в основе всегда мысль о том, что это закономерность. И в итоге те люди, которые шарятся по лесам и горам с оружием в руках, большинством зрителей и читателей воспринимаются как террористы, сепаратисты и мятежники. Другое дело, когда это видишь в реальности, а трупы на виселицах отнюдь не киношные и не рисованные, а бандитские рожи выглядят как у самых обычных заводских работяг. Тут уже ассоциации иные, и «лесные братья» зачастую становятся похожи на борцов за свободу, на повстанцев или отстаивающих свою родину партизан.
Впрочем, я человек прохожий, пришёл, увидел, запомнил, обмозговал сложившееся положение дел, написал соответствующий рапорт и дальше пошёл. Так что местные войнушки и разборки меня интересуют только с профессиональной точки зрения и никак иначе.
В Парголове к нам присоединилась пара солдат из спецвойска, вроде как дополнительная охрана от нападения сепаратистов, не желающих воссоединения со столицей России городом-героем Москвой. Мы тронулись в путь, ехали не спеша и через несколько часов оказались в Сестрорецке. Здесь картинка такая же, как и в Парголове. Местные граждане ходят озабоченные и напуганные. Вокруг поселения, выросшего на останках старого города, блокпосты с пулемётами. На одной из площадей перед городской управой стоят не пустые виселицы, по кривым узким улочкам передвигаются патрули из коренных жителей с белыми повязками на рукавах с надписью «Полиция». Я увидел, что горожане косятся на пособников новой власти с нескрываемой злобой, а те отвечают им тем же, оружие держат наготове и передвигаются только тройками. Когда я увидел новоявленных полицаев, мне вспомнилась одна песня, которую я слышал всего пару раз и которую, как мне думалось, давным-давно забыл. Песня была смешная, пела её группа «Красная Плесень», а мотив насвистался сам собой:
Я открою вам секрет, у меня есть дед,
Мой любимый дед – он сельский полицай.
Вам секрет открою я, уважают все меня,
Девки любят все меня, потому что мой дед – полицай.
Мы пойдём с дедом в лес собирать грибы,
И он местным партизанам надаёт пи…ды.
Чтоб костры не палили и не портили природу,
Чтобы громко не ругались рядом с дедом-полицаем.
А потом зайдём в гестапо, он напишет отчёт
О проделанной работе и достанет карабин.
Пионера и героя он немного расстреляет,
Чтобы этот гнусный гад уважал полицаев.
За такими наблюдениями и невесёлыми размышлениями мы с гатчинцами подъехали к штабу московского спецвойска, двухэтажному каменному строению невдалеке от виселиц. Нас встретил порученец генерала Шарипова, очень похожий на полковника Закаю, молодой и чрезвычайно вежливый парень лет двадцати в гражданском костюме. Самого генерала на месте не оказалось, он вспоминал молодость и где-то невдалеке от посёлка Вартемяги гонял по развалинам партизан. Пришлось его ожидать, появился он уже только ночью, принять меня не смог, а может, попросту не захотел. И потому нас определили на ночёвку в каком-то бараке неподалеку от штаба, и встреча с начальником Прибалтийского района произошла только на следующий день.
Раннее утро, городок поливает мелкий и противный дождик, в комнате сыро и неуютно. За мной и гатчинскими офицерами приходит порученец Шарипова и говорит, что генерал чрезвычайно занят, ведёт допрос коммунаров, захваченных во время вчерашней облавы в районе Вартемяги. У нас есть выбор: или переговорить с Шариповым прямо сейчас, не отрывая его от основного дела, то есть топать в просторный пыточный подвал под штабом, который недобрым словом поминают горожане, или ждать ещё сутки, пока генерал не освободится. Терять понапрасну время не хотелось, нам пришлось последовать вслед за генеральским порученцем, и разговор с высоким местным начальством произошёл совсем не в той комфортной обстановке, какая могла бы быть.
По крутым ступеням нас ведут в подвал. И мы оказываемся внизу, где пахнет плесенью, человеческими испражнениями и свежей кровью. Через открытые окошки вниз проникает тускловатый свет, слышны чьи-то стоны, крики, сопение и характерные звуки ударов по человеческому телу. Глаза быстро привыкают к лёгкому полусумраку, и к нам подходит сам генерал Шарипов, скуластый брюнет лет около сорока, крепкий мужчина с измождённым серым лицом, в этот момент похожий то ли на вампира, то ли ещё на какую-то нечисть. Он не говорит приветственных речей, резкими движениями оправляет измятый китель, откатывает рукава испачканной белой рубахи, за ним рукава униформы и задает вопрос:
– Кто из вас командир разведчиков с Кубани?
Голос генерала звучит глухо и устало. Я делаю полшага к нему навстречу и представляюсь:
– Капитан госбезопасности Кубанской Конфедерации Александр Мечников.
Я ожидаю, что будут какие-то расспросы относительно моих целей и положения дел в мире. Но, видимо, Шарипова это нисколько не интересует, и он задает новый вопрос:
– Вы хотите попасть в Москву и получить возможность переговорить с нашим диктатором?
– Так точно!
– Сколько с тобой людей?
– Одна рота, сто двадцать бойцов.
Генерал что-то пробормотал себе под нос, оглянулся на стенку, подле которой его солдаты избивали нескольких коммунаров, вновь обратил своё внимание на меня и, почему-то развеселившись, сказал:
– Через неделю твой отряд должен быть на въезде в Парголово. Так и быть, отправлю вас с первым же караваном на столицу, а там – всё в ваших руках. Мне вами заниматься неинтересно, других, более важных дел выше крыши.
– Понятно. Через неделю мой отряд будет в Парголове.
Шарипов чуть кивнул и направился в другой угол подвала, а мы остались на месте. Непонятная ситуация: ни здравствуйте, ни до свидания, ни как дела. Три вопроса и одно решение. Складывается впечатление, что я попал в какую-то психоневрологическую клинику, где явно нездоровые на всю голову люди живут по каким-то своим, только им одним известным законам. Остаётся надеяться, что в Москве всё будет иначе и там нас встретят нормальные граждане, а не мясники вроде этого непонятного генерала.
Нас никто не отпускал, и о том, что аудиенция окончена, не извещали. Осталось только стоять на месте, ждать дальнейшего развития событий и наблюдать за работой доморощенных палачей из спецвойска, которые чем придётся избивали своих пленников и задавали им одни и те же вопросы. Где ваш лагерь? В ответ бульканье. Лежащий на бетонном полу человек, пожилой мужичок, может, и был бы рад ответить, но у него это не получается. Новые удары, мужичка бьют палками и ногами, разбивают ему все жизненно важные внутренние органы и за минуту превращают в кусок мяса. Где ваши схроны? Сколько вас? Кто вам помогает? Ответа нет. Пленник умер.
Гатчинцы смотрят на меня, а я на них. Для чего к пленным коммунарам применяются такие жёсткие меры, мне и офицерам непонятно. Мы разведчики, и тоже умеем быть жестокими ради того, чтобы быстро получить ценные сведения, но то, что мы видим, – это просто бессмысленное месилово, которое не приносит москвичам ничего, кроме страха горожан и ненависти тех, у кого хватило силы воли на поступок и уход в лес. При такой политике генерала Шарипова скоро здесь полыхнёт так, что спецвойско столкнётся с дубиной народной войны и, скорее всего, оно потерпит поражение.
