Саблю себе вернул. Дариус погладил рукоять Кунтюра. Да и лошадью обзавелся отличной. После этой мысли рука сама собой потянулась, чтобы ласково потрепать гриву гарцующего под ним Басура.
«Как он тогда вбок скакнул лихо! А ведь помедли конь, застынь от боли и недоумения — все, закончилась бы жизнь для его седока».
Басур всхрапнул, и непонятно, чего в его храпе было больше — согласия с мыслями хозяина или благодарности за мимолетную ласку. Ну как тут не улыбаться?
В Голинтер добрались под вечер, еще по дороге решив весь следующий день посвятить отдыху, а уж послезавтра вернуться в Аннейд, чтобы предстать перед Эдвайстелом.
По приезде Дариус первым делом навестил коневода Жанира с просьбой отправить к барону гонца с вестью об их возвращении. Не то чтобы Дариус торопился обрадовать своего нанимателя, нет. Ему хотелось, чтобы барон или кто там вместо него, если тот убыл к королю Фрамону, приготовил плату заранее, очень уж не терпелось Дорвану покинуть Аннейд как можно быстрее.
Вечер прошел на удивление тихо, и спать все легли задолго до того, как наступила полная темнота.
Конечно, в Аннейде все они соберутся в корчме, чтобы отпраздновать возвращение по-настоящему, и станут для жителей городка предметом разговоров сразу на несколько дней — как же, такое сотворили! Ну а потом… Потом все разъедутся кто куда.
Возможно, когда-нибудь им предстоит встретиться, и, если повезет, они окажутся на одной стороне. Тогда наемникам будет о чем вспомнить. Но может случиться и так, что придется обнажить мечи против тех, с кем они стояли спина к спине: судьба у наемника такая: кто заплатил — тот и хозяин.
Кабир еще по дороге в Голинтер обратился к Дариусу с предложением:
— Гонорт, может быть, все вместе отправимся в Малхорд, король Фрамон войну еще не начал. Представляешь, сколько можно заработать!
Но тот решительно отказался:
— Нет, Кабир, не поеду. В другую сторону мой путь лежит, и все войны мне сейчас побоку.
— Ну, как знаешь, — в голосе Кабира слышалось явное сожаление.
Угомонились все быстро, и вскоре в лагере воцарилась тишина. И только Ториан долго плескался у колодца, отчего у Биста, наблюдавшего за тем, как Галуг раз за разом выливает на него ведра ледяной воды, всякий раз передергивались от озноба плечи. Затем, чуть ли не мурлыча, Ториан заявил, что пошел охранять дочек Жанира.
На просьбу Галуга взять его с собой — мол, служба трудная, одному Тору будет тяжко ее потянуть, вон он в каком виде с предыдущего дежурства вернулся — последовал решительный отказ:
— Я уж как-нибудь сам справлюсь, не обессудь.
С рассветом Ториан вернулся не менее измученным, чем в прошлый раз, но на все колкости Галуга лишь загадочно улыбался и сразу же рухнул спать. Выспаться ему не удалось.
Время шло к обеду, и все с нетерпением поглядывали на колдовавшего над котлами Айчеля, когда нагрянули гости.
Первым приближающихся всадников увидел Галуг, чему Дариус совсем не удивился. Это при разговоре лучник шепелявит, хотя и зубы у него все на месте, зато глаза — орел степной позавидует.
Наемники, все как один, высыпали на поросший кустарником земляной вал, пытаясь рассмотреть: кого же к ним несет, вроде никого не ждали. Причем народу-то много, явно не меньше полусотни.
— Сверды! — чуть ли не в голос воскликнули Галуг с бросившим котлы Айчелем, когда тот услышал о приближении множества всадников, и все на валу невольно посмотрели на Биста. Историю, случившуюся с Дариусом и его людьми по дороге в Голинтер, знали все, и теперь несложно предположить, для чего сюда заявилось так много свердов.
Понятно и то, что они не тайком сюда пробирались: какой король потерпит, чтобы по его землям разъезжали чужестранцы-воины, да еще в таких количествах. А значит, разрешение есть.
Всадники приближались медленно, но неотвратимо. Они спускались с пригорка, и хорошо было видно, что выстроились они по трое в ряд. Впереди тоже ехала троица, но держались они не вместе, сначала — двое всадников, а за ними, чуть отстав, еще один.
Оценив расстояние и скорость движения свердов, Дариус, обращаясь к Бисту, негромко сказал:
— Время еще есть.
Время на то, чтобы уйти из Голинтера, — лошади наемников паслись в отдельном загоне, и, для того чтобы изловить и оседлать их, людям, привыкшим делать все быстро, понадобятся считаные мгновения.
— Нет, гонорт, от судьбы не уйдешь, — так же негромко ответил Бист. — Видимо, так угодно Индогару. — И он посмотрел вверх, туда, где по верованиям свердов обитал их единственный бог. — Так что нет у меня выбора. А вот вам на всякий случай лучше уйти.
Сейчас он не выглядел испуганным или растерянным, как при прежних встречах с земляками, произошедших на глазах Дорвана, скорее отрешенным. Как человек, приготовившийся принять свою судьбу.
«Зато выбор есть у всех остальных», — подумал Дариус, глядя на встревоженных наемников.
— Парни, — обратился он к ним, — Бист — один из нас и вместе с нами прошел то, что прошли мы все. Кто-то обязан ему жизнью, кому-то жизнью обязан он. И теперь у нас есть выбор, — повысил он голос, — отдать Бистеаля этим людям, возможно, еще и золотишка отвалят, — усмехнулся он. — Или они заберут его голову только после того, как мы расстанемся со своими.
Дав несколько мгновений на то, чтобы все в полной мере осознали его слова, Дорван добавил:
— Все желающие могут отсюда убраться, времени хватит.
И, не оглядываясь, пошел в дом, туда, где лежали его шлем и кираса, а с Кунтюром он теперь не расставался ни на миг.
Шагая к дому, он затянул тягучий мотив песни, настраиваясь на то, что неизбежно должно в скором времени произойти: слишком уж их много.
Сзади он слышал хохоток Ториана, шепеляво ответившего ему Галуга и тяжелую поступь Сегура. На них он надеялся, ну а остальным судья — бог воинов Марох, потому что своих бросать в беде нельзя.
Когда, облачившись в доспех, Дариус вышел из дома, ему, чтобы не обидеть людей, пришлось срочно принять невозмутимый вид — остались почти все. Все, кроме двух: Криссара и еще Рушта. Эти двое всегда держались вместе, причем голова у них Криссар, Рушт же просто его тень.
Наверное, они тоже не были трусами и всего лишь посчитали, что сверд не достоин того, чтобы принять за него смерть. Криссар попытался убедить в этом и всех остальных, указав подбородком на в одиночестве стоявшего на валу Биста:
— Ведь он… — начал Криссар, и Дариус подумал, что назови он Биста «грязным», как иногда презрительно называют свердов за темный цвет кожи, то, возможно, Криссару не нужно будет оставаться, чтобы встретить смерть.
«Или, по крайней мере, всю оставшуюся жизнь ему придется шепелявить как Галугу или Айчелю», — непроизвольно сжал он пальцы в кулак.
— Кто он мне? — продолжил Криссар, и сам же себе ответил: — Да никто! И почему я должен сдохнуть, когда все так хорошо закончилось? Спрашивается: почему? И за что?
