И тут же мысли его неизвестно почему скользнули к новогоднему балу. И еще о том подумалось, что тают, как снег в апреле, старые его дружбы. Уж какими друзьями были они с Филькой! Целый год, пока тот корпус не бросил. А сейчас, когда встречаются, — через десять минут и говорить не о чем. Филька всю неделю только и ждет субботней дискотеки. А Петр как-то зашел — в штатском, конечно, в увольнительной был, — так чуть не оглох и от дыма едва не задохнулся. Ну, он курит иногда, но не так же, чтоб одним дымом целый вечер дышать. Прыгают в этом дыму, извиваются, голые, как черти в аду, по бабкиной поговорке.
В общем, дискотека — или губернаторский новогодний бал, когда все девочки в воздушных таких длинных бальных платьях, — есть разница? Только ребятам ее уже не объяснишь. Они, как услышали про бальные танцы, со смеху подохли.
Ну вообще все другое. Другая жизнь. Даже вот салфетки на столах — не бумажные! — как норма, понятно? Да сейчас-то что. А вот раньше, ну, в конце еще XIX века, так тогда полагалось на каждого кадета — он сам читал в их библиотеке «Табель вещам обмундирования, белья, постелей и снаряжения в кадетских корпусах…» — салфеток ручных на каждого — 6, носовых платков — 8, утиральников (это полотенец значит) — 6.
Кадету надо уметь вести себя везде — и за столом, и в транспорте, и на улице, и на балу… А его дружки сейчас только матом, и при девчонках. А те хихикают!
Кадет так себя вести не может. Кто-то должен лицо России поддерживать, как их старший вице-сержант говорит. А то и правда в других странах будут думать, что у нас не лицо, а пьяная харя. И где, скажут, ваш хваленый русский язык, «великий и могучий», как ваш Тургенев писал? Что от него осталось-то? Пятнадцать-двадцать слов, вам больше и не надо, хватает. Наезд, крыша, разборка, гонишь, не грузи меня, отстегнуть, короче, типа, крутой, конкретные пацаны… Ну еще, скажем, примочки и прибамбасы (это слово, правда, Петр сам тоже употребляет). И мат. Все.
Но прежним его дружкам этого уже не объяснишь — вообще не поймут, о чем это он. Для них Россия — одно, а банка пива всегда в руке — другое. На Россию пусть кто-то там пашет, это все не про них.
Петр Волховецкий шел, погруженный в эти размышления, но не забывая поглядывать по сторонам, чтобы не пропустить офицера, поскольку был он — так получилось — в форме, хотя уже и числился на каникулах.
А в это же самое время в город Омск въезжала небезызвестная черная «Волга» под номером 802, только за рулем ее, как уже говорилось, были не Саня и не Леша, а Часовой. Рядом с водителем по-прежнему сидела Женя. На заднем сиденье у левого окна — проснувшийся Мячик, посередке — Том Мэрфи, у правого же окна во все глаза таращилась на улицы Омска опять-таки небезызвестная бабка, тоже проснувшаяся и без умолку комментировавшая увиденное.
По тротуару шел парень в синих атласных штанах, широких, как у сыновей гоголевского Тараса Бульбы (то есть — «шириною в Черное море», тютелька в тютельку). Штанины ниспадали на кеды волнами. А кеды были на пятнадцатисантиметровой подошве.
— Батюшки-шветы! — вскрикивала бабка. Видно, от нервной перегрузки говорила она сейчас не так, как в поселке, а каким-то уже сверхдеревенским слогом и по-особенному шамкая, будто у нее по дороге повыпадали все до одного зубы. — А энтот-то кто? Из шамашедшего дома убег, верно вам говорю! Яво ж ишшут уже! Вы в милицию пожвоните пошкореича!
А по другой стороне улицы в это самое время шла не замеченная бабкой беременная девушка в узких джинсах, туго обтягивающих ее круглый, как арбузик, живот. Женя смотрела-смотрела на нее и вдруг решительно подумала: «Ни за что так не буду!» Хотя вообще-то до выбора, в чем именно — в джинсах или просторных платьях — ходить, будучи в «интересном положении» (как называли это в минувшие века), ей было еще далеко.
…Часовой сказал, что только потому подъезжает к дому журналюги, что это по дороге. И что дает Жене на весь разговор пять минут — не больше, а то Саня с Лешей его съедят без хлеба. И правы будут.
— Мне хватит, — лаконично сказала Женя.
После разговора по дороге Часовой смотрел на Женю новыми глазами. Но, конечно, к журналюге пошел с ней вместе — одну ее к таким людям сейчас пускать было нельзя. Операция «Цветочки» (так назвал ее Часовой про себя) уже шла по городу полным ходом. Только ее детали оставались им неизвестны.
Они поднялись на третий этаж, позвонили. Довольно быстро им открыли. На пороге стоял красивый, черноволосый, улыбчивый молодой человек. Часового он, похоже, узнал, но виду не подал и обратился прямо к Жене. По сегодняшним нормам мужского, да и женского роста он был маловат и смотрел на высокую девочку чуть-чуть снизу:
— Чем могу быть полезен, мадемуазель?
— Это вы выпускали газету «Правда» для совхоза «Победа социализма»? — твердо спросила Женя.
Улыбка мгновенно сползла с лица черноволосого симпатяги. В выражении лица обнаружилось что-то хищное, и Жене даже показалось, что молодой человек оскалился — как волк в мультяшках. Впрочем, скорей всего ей это почудилось.
— В чем дело? Какую газету?
— Вы должны в ближайшие два дня выпустить новую газету. Не лживую, а правдивую. Рассказать людям, что на самом деле происходит. Сергей, — она показала на Часового, — отвезет и повесит.
Часовой удивился, но промолчал. Логика в этом была. Возвращаться в поселок все равно пришлось бы.
Она помолчала, подумала и добавила:
— Это будет для вас как явка с повинной.
Красавчик ошеломленно перевел взгляд с незнакомой девчонки на Часового. И тот внес в разговор необходимую ясность:
— Короче, Хозяин арестован. Харон тоже.
Часовой верно рассчитал, что сообщать о побеге Харона этому человеку не надо.
Красавчик изменился в лице, причем сильно. Часовой добавил с нарочитой небрежностью:
— Вообще-то она, — мотнул головой в Женину сторону, — правильно тебе сказала. Явка с повинной. Чего дожидаться-то, когда придут?
Красавчик оперся рукой на косяк, явно с трудом держась на ногах. Часовой поглядывал на него с нескрываемым удивлением. «Вот интересно, — думал он, — такие не знают, что ли, поговорку? Сколько веревочка ни вейся, а конец будет!» Часовой удивлялся потому, что сам-то он думал о конце нередко — только не мог предположить, что придет он со стороны двух его однополчан и высокой золотоволосой девчушки.
— Из-за вас погибли дети, — сказала Женя, не отрывая пристального взгляда своих зеленых глаз от глаз журналиста. И добавила, не сдержавшись: — Из-за ваших вонючих денег!
Пока Женя и Часовой быстро сбегали по лестнице вниз, дверь наверху еще не хлопнула: журналист не вышел из ступора.
Действовать надо было стремительно, по-военному. Встреча троих «афганцев» у автовокзала и обмен машинами произошли точно в расчетное время. Женя, Мячик, Саня и Леша пересели в «Волгу». Но прежде, чем «Волга» взяла курс на восток, Леша сообщил Часовому, что группа прокурора Сибирского округа Фрола Кузьмича Заровнятных взяла город Омск под контроль.
