— Моя дочь всего добилась сама! У нее был талант! А
если ты чем и помогал ей, так не по доброте своей душевной, не из уважения к
ней, как ты тут утверждаешь, а все из-за той же синей папочки! Из страха за
свою карьеру, из страха за свою шкуру!
— Полина Васильевна! — Павел с трудом сдерживался,
но все же старался не сорваться на вульгарный скандал. — Полина
Васильевна, неужели мы с вами будем ссориться даже в такой день? Мне казалось,
что наша общая потеря должна если не сблизить, то хотя бы примирить нас…
— Общая потеря?! — Казалось, слова Павла только
подлили масла в огонь. — Общая потеря?
Только для меня это — потеря! Для меня Алена была всем! Всем
в жизни! Ради нее я в свое время отказалась от личной жизни… Такие люди
предлагали мне руку! Но я зачеркнула свою жизнь и стала жить жизнью Алены… Я
все сделала для того, чтобы дать ей хорошее образование, для того, чтобы она
была счастлива… Нет, никто не может понять, что я потеряла с ее смертью!
Пережить единственную дочь…
Неожиданно Полина Васильевна замолчала, ненависть сошла с ее
лица, как краска, сменившись тихой скорбью. Она подняла глаза на Павла и тихо
сказала:
— Ты прав, Павел. В такой день ссориться негоже. Хотя я
и знаю, что ты неискренен, что приехал сюда только из-за компрометирующих тебя
бумаг… Ну да Бог с тобой… Отдам я тебе эту несчастную папку. Только об одном
прошу: поезжай в морг, простись с ней по-человечески. Похороны скромные будут,
я так решила. Не будет никаких торжественных митингов и прощаний — вот,
прощались уже с Камерным, — и что из этого вышло? Я ведь понимаю, на
кладбище ты не пойдешь — не можешь себе этого позволить.., ты человек
государственный, заметный… — Лицо ее снова скривилось недоброй гримасой, но она
справилась с, собой и продолжила:
— Хотя тебе и не в новинку с женами прощаться… Еще и
трех месяцев не будет, как ты свою Манану похоронил. Тоже не своей смертью
женщина померла. Что с ней было?
— Автокатастрофа, — угрюмо сообщил Павел.
— Ну вот, так если теперь на кладбище придешь — слухи
пойдут: какая еще жена, чья жена.., не везет, скажут, Власову с женами…
Если бы кто другой, то что людям за дело?
А ты весь на виду. — Она опять замолчала, прижав руку к
груди. — Я тебя ни в чем не виню. Ты в своих поступках неволен. Но в
морг-то… В морг ты можешь прийти. Там посторонних не будет, журналисты еще до
такого не дошли, чтобы в морге снимать… Да твои.., охранники их и не пустят.
Сходи, простись, я тебе после папку-то и отдам.
— Полина Васильевна! — В голосе Павла прозвучала
сложная смесь чувств, но понятно было, что гора свалилась у него с плеч. —
Полина Васильевна! Я с тем и из Москвы приехал, чтобы с Аленой проститься.
Неужели вы так плохо обо мне думаете?
— Оставь, Павел, — старая женщина слабо махнула
рукой, — не будем зря воздух сотрясать. Все я про тебя знаю, изучила
давно. Мое слово твердое, как сказала, так и сделаю.
— Я вам верю, — тихо ответил Павел и вышел на
лестницу.
Охранник вскочил с подоконника, глянул вопросительно. Павел
отвернулся и стал медленно спускаться по лестнице. В душе было двойственное
чувство. С одной стороны, после того, как бывшая теща обещала вернуть заветную
папку, он немного успокоился. Совсем он успокоится, когда будет держать ее в
руках или даже только тогда, когда собственноручно сожжет ее содержимое в
укромном месте. Эх, грехи молодости! Водились тогда за ним некрасивые делишки,
да и криминала кое-какого хватало. И если бы не стал он сейчас государственным
человеком, то можно было бы на папочку и махнуть рукой. Но в нынешнем его
положении очень может ему эта папочка жизнь испортить. То есть жизнь-то,
положим, — нет, но карьеру — это на сто процентов…
Когда расставались с Аленой несколько лет назад, она ему про
папочку-то и бухнула.
Где только раздобыла тот компромат, стерва?
Я, говорит, ничего тебе плохого не сделаю. Не стану тебе
жизнь портить из ревности там или еще по какому поводу. А папка эта, говорит,
нужна для того, чтобы ты мне плохого не сделал. И слово свое сдержала: ни разу
его папкой не шантажировала, ничего не требовала.
Но теперь все образуется: у них, что у матери, что у дочери,
слово твердое. Раз обещала теща папку отдать, то так оно и будет.
Павел вышел из парадной и сел в машину.
* * *
Весь вечер Надежда была очень ласкова с мужем, а на
телевизор вообще даже и не взглянула. Сан Саныч очень обрадовался этому
обстоятельству, потому что зрелище собственной жены, прилипшей к голубому
экрану, его порядком раздражало. Так что в этот вечер в доме Лебедевых царила
чудесная атмосфера, этому способствовало еще то, что кот получил свою порцию
кварцевых лучей и перестал наконец лысеть. Спать легли рано, и спала Надежда
Николаевна крепко и без сновидений.
Наутро муж вышел в магазин, а Надежда занялась уборкой.
Вытирая пыль, она обнаружила, что кот ночью опять скинул ее часы с журнального
столика. Это было его любимым занятием — сбрасывать вниз различные мелкие
предметы. Надежда не очень рассердилась, потому что привыкла, к тому же часы
были противоударные, и на полу у нее лежал ковер, так что все падало на мягкое.
Наклонившись и отыскав часы, она вгляделась в них и удивилась, что прошло так
мало времени — получалось, что Сан Саныч отсутствовал всего десять минут.
«Не может быть, — засомневалась Надежда, — чтобы
прошло так мало времени, я вон сколько дел переделала».
Она перевела глаза на настенные часы и убедилась, что была
права: часы показывали одиннадцать, в то время как на ее маленьких наручных
было десять. Часы шли, причем точно, потому что батарейку в них она меняла
месяц назад. На всякий случай она справилась по телефону: все точно,
одиннадцать часов две минуты. Стало быть, наручные отстают почти на час.
Когда она в последний раз смотрела на них?
И Надежда вспомнила, что смотрела она на свои часы, когда
очнулась вчера вечером в метро от тяжелого сна. И на них было без двадцати
восемь. Надежда понеслась домой, дома бросила часы на столик и занялась
приготовлением ужина, торопясь к приходу мужа.
Муж пришел поздно, ей незачем было следить за временем. И
если предположить, что ее часы тогда отставали, то это значит, что перевести их
можно было только во время ее поездки в метро, потому что из дома Димки она
вышла в полседьмого: она посмотрела на их часы в коридоре.
"Ага, — сказала себе Надежда, — стало быть
мой сон в метро тут совершенно ни при чем.
Значит, действительно я выходила на, станции
Петроградская", заходила в ту странную квартиру и беседовала там с
тибетским магом. Вот так так, господин колдун, стало быть, время вы
останавливать не умеете, и пришлось вам опуститься до вульгарного жульничества
— перевести мои часы на час назад, чтобы заморочить голову бедной
женщине…"
