Размытый, мутный, в солнечной пыли…
— Так написала Ахматова. Но она видела другой памятник. Фашисты в 42-м году его переплавили, а новый установили в 56-м. Однако пушки и якоря остались те же, один из них, по преданию, выкован самим Петром.
Ромка подбежал к пушке, потрогал якорь, посмотрел на часы, украшавшие железнодорожную башню, оглянулся и кинулся к сестре.
— Лешка, кажется, за нами следят.
— Ты тоже заметил? Я тебе об этом сама хотела сказать, — прошептала сестра. — Но кто? И почему?
Ромка пожал плечами.
— В этом-то и вопрос. Будь теперь повнимательней.
— Ладно, постараюсь.
Широкая улица, которую они пересекли по подземному переходу, спускалась к мосту, перетекающему в дамбу. Дамба соединяла правый берег города с левым. В начале спуска Ромка заметил антикварный магазин. Интересно, здесь принимают найденные клады? Нет, их ведь сдают государству. А если государству — то куда и кому именно? И кому все же понадобилось за ними следить? Вроде бы только приехали, их здесь еще никто не знает. Во дела! Или Марине угрожает опасность? Или профессоршам? Ромка скосил глаза на пожилых женщин. Это вряд ли. Что с них взять?
А Марина вела их все дальше и дальше. Впереди показался виадук. «Если тот человек действительно за ними следит, то перебежать его незамеченным он не сможет», — подумал Ромка. Он оглянулся несколько раз назад и для пущей надежности попросил о том же Лешку.
— Секи, идет кто за нами или нет.
Однако народ по виадуку шло немного, а подозрительных парней не было вовсе. Одиночный трамвайный вагон прогрохотал мимо и остановился впереди, но из него вышла только старая бабка с кошелкой.
— Никого нет, — нагнав Ромку, сообщила Лешка.
— Неужели нам показалось?
— Устали? — взглянув на них, спросила Марина. — Не волнуйтесь, мы почти пришли. Вот здесь раньше пролегала Троицкая слобода. Сейчас это почти центр, а когда-то была городская окраина.
— Да нет, мы не устали, — покачал головой Ромка и, подумав, добавил: — А ведь это нескромно — самому называть улицу своим именем.
— А ты потерпи немножко, и тогда сам ответишь на свой вопрос, — ответила девушка.
Они зашли за большой серый дом с проходной — очевидно, фабрику, прошли по очень прямой улице. Она так и называлась: Первая Линейная.
Затем на их пути оказался маленький мостик. Марина сказала, что точно такой же был здесь и тогда, до войны. После мостика они обошли жилой желтый дом и подошли к оврагу, на дне которого ютились три неказистых домишки.
— Бывшая Вторая Линейная, ныне переулок Швейников — это и есть «улица Мандельштама», — указав рукой вниз, объявила Марина.
— Где? — не понял Ромка.
— Да вот же! — Марина говорила о домиках. — Один из них, под номером 4Б — он сейчас слегка перестроен, — и был еще одним пристанищем поэта. Теперь понимаешь его иронию? «Мало в нем было лилейного, нрава он был не линейного. И потому эта улица, или, верней, эта яма, так и зовется по имени этого Мандельштама». — Девушка грустно усмехнулась и обернулась к профессоршам. — У меня здесь возникает ассоциация с другой ямой, безымянной могилой зеков в спецпропускнике СВИТЛага, — страшном пересыльном лагере во Владивостоке, куда с биркой на ноге было сброшено его тело. Сталин не простил своего обидчика, и больной поэт не пережил лагерную зиму.
Ромка задумчиво смотрел на улицу-яму. Давняя, далекая-предалекая история вдруг придвинулась совсем близко и обрела реальные черты. Вот, оказывается, зачем люди ходят на экскурсии.
Тихо-тихо, без особого выражения, Марина прочла:
— Уходят в даль людских голов бугры,
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,
Но в книгах ласковых и в играх детворы
Воскресну я сказать, что солнце светит.
Ромка явственно представил себе огромнейшую, бесконечную массу коротко стриженных людей, исчезающую в безвозвратной черной бездне. Ему сделалось пронзительно грустно, и он подошел поближе к Марине, чтобы разделить с ней овладевшие им чувства.
Разгадав Ромкины мысли, девушка ласково обняла его за плечи. Его грусть смешалась с неземным блаженством и непонятным волнением. А Марина тряхнула головой и предложила:
— Спустимся вниз? Хотите увидеть «улиц перекошенных чулки», где ходил Мандельштам?
— В другой раз. Мы с Ириной Сергеевной, пожалуй, вернемся в гостиницу, — сказала Антонина Борисовна. — Спасибо вам большое, Мариночка, за экскурсию. До вечера.
— До вечера. — Марина убрала руку с Ромкиных плеч и взглянула на часы.
— А далеко отсюда до улицы Сакко и Ванцетти? — вернувшись к реальности, спросил Ромка.
— Как раз на нее мы и попадем, если сойдем вниз. А зачем она тебе?
— Нам поручили зайти там к одной женщине, — пояснила Лешка. — Передать ей деньги и конфеты.
— Могу вас проводить, тем более что мне нужна тамошняя аптека.
Когда, распрощавшись с женщинами, они спускались по круглой лестнице вниз, их догнал симпатичный светловолосый молодой человек. Лешка сразу его узнала: он заглядывал вчера в их купе в поисках Марины.
— Добрый день. Как вы здесь оказались?
Парень обращался к Марине, но за нее ответила Катька.
— У нас экскурсия была по мандельштамовским местам.
— Я так и подумал.
— А ты откуда взялся? — удивилась Марина.
— К Денису заходил. Он у института живет. — Молодой человек качнул головой влево. — И вас издалека увидел.
У Ромки вмиг испортилось настроение. С недовольством он дернул Катьку за руку.
— Кто он такой?
— Актер, вместе с Мариной в театре играет. Виталий Георгиевич.
Молодой человек услышал ее и весело улыбнулся.
— Можно просто Виталий. И на «ты». А вы далеко направляетесь?
— Зайдем на минутку в один дом, им надо, — девушка обвела рукой троицу, — затем в аптеку — и в театр. А вечером в Доме актера концерт — ты не забыл?
— Не забыл. Но время еще есть, и я вас провожу. Можно?
— Ну конечно. — Марина лучезарно улыбнулась ему, и Ромка почувствовал себя маленьким и лишним. К счастью, ему было чем отвлечься — мыслями о кладе.
ФОТОГРАФИЯ НА СТЕНЕ
Зеленый домишко, в котором жила родственница Дарьи Кирилловны, был маленьким и низеньким, с небольшими подслеповатыми окошками и облупленной коричневой деревянной дверью. Над крышей домика возвышались печная труба и старая телевизионная антенна.
Серафима Ивановна оказалась невысокой, худенькой, древней-предревней старушкой. Только глаза у нее были темными и живыми, совсем как у Дарьи Кирилловны. Запахнув бордовый байковый халат, она удивленно встретила большую компанию.
