Но было так хорошо и уютно, что не хотелось уходить. Самовар еще попыхивал, в нем, в его глубине, потрескивали затухающие угольки и робко светились в дырочках над коротенькими разлапистыми ножками.
А листва все падала и падала. Шуршала даже в полете. И, не знаю почему, мне вдруг в этом шуршании почудилось что-то тревожное. Будто эти падающие листья знали что-то очень важное и хотели нас предупредить.
Эх, — сказал Бонифаций, — хорошо-то как. Однако пора.
Ой! Да вы б заночевали. Места хватит. А то в сарайке, где коза, постелю, нынче еще тепло.
Спасибо, — отказался Бонифаций и кивнул на нас: — Родители будут беспокоиться. — При этих его словах грустная тень мелькнула в глазах Оли. Мне стало жалко ее изо всех сил. — Да, а завтра опять в школу, — протянул Бонифаций и повернулся к Алешке: — Тебе-то хорошо, — вздохнул он с какой-то детской завистью.
Что ж, подумалось мне в грустных тонах, у всех свои проблемы. У кого поменьше, у кого побольше.
Мы поблагодарили добрых хозяек за гостеприимство и стали прощаться. Пообещали приехать в следующие выходные.
А я в любой день могу, — похвалился Алешка. — Я злостный прогульщик.
Ты злостный фантазер, — поправил его Бонифаций.
…В электричке Алешка все-таки пристал к Бонифацию с вопросом:
Игорь Зиновьевич, а что случилось с Олиными родителями? Они ее бросили, да?
Какие глупости, Алексей! Они просто исчезли. — Просто исчезли. Хорошо звучит! — Они поехали по турпутевке за границу. И не вернулись.
Как это? — удивился Алешка.
Вот так. Руководитель их группы сказал, что они вечером вышли из гостиницы прогуляться перед сном и пропали.
Заблудились?
Возможно.
Или их похитили?
А зачем?
Они найдут зачем. — Алешка явно примеривал эту загадочную и грустную историю на похищение Ростика. — Может, за выкупом.
Если бы так… — Бонифаций задумчиво смотрел в окно, за которым ничего не было видно. — Если бы так, они бы уже давно предъявили свои требования. А ведь уже времени много прошло…
Все ясно, — подумав, сказал Алешка. — Олькины родители — наши разведчики. Их разоблачили и задержали. И где-то прячут.
Бонифаций пожал плечами и, наверное, подумал: «злостный фантазер».
Но как показало ближайшее будущее, Алешка был очень недалек от истины. Очень…
— Как вам не стыдно! — встретила нас мама упреком. — Я тут одна-одинешенька, а мои родные дети где-то шляются до поздней ночи.
Мы в Малеевку ездили, я же говорил тебе.
Мог бы еще раз сказать, — упрекнула мама без всякой логики. — Вы столько всего говорите, что и не знаешь, чему верить.
Ростик не звонил? — спросил с ходу Алешка.
Вот! — мама всплеснула руками. — Нет чтобы спросить: как ты провела день, мамочка?
Как ты провела день, мамочка? Ростик не звонил?
Не звонил. Никто не звонил, — проворчала мама, — весь день одна. Ведро на помойку вынести некому.
А мы «так то» пили, — похвалился Алешка.
Этого еще не хватало! — мама схватилась за голову. — Что за гадость?
И вовсе не гадость. Так в Курским чай с яблоками зовут. Очень вкусно.
Подумаешь, — с легкой завистью сказала мама. — У нас тоже яблоки есть. Вот сейчас пойду на кухню…
А какие яблоки? — спросил Алешка. И пошел за мамой на кухню. — Всякие не годятся. Годится только столетняя антоновка.
— Вот еще! — фыркнула мама, заглядывая в вазочку на холодильнике. Достала пыльное, сморщенное яблоко: — Ну, чем не столетнее?
Алешка молча высыпал на стол из пакета красивые, круглые, большие яблоки со столетней яблони.
Какая прелесть! — сказала мама. — Где украл? В чьем саду?
У одной дружной тетки. Сама дала. Говорит: такой хороший мальчик — и без яблок.
И они с мамой расхохотались. И стали заваривать чай и резать столетнюю антоновку. А меня послали сначала с ведром на помойку, а потом за хлебом и молоком в магазин.
Когда я вернулся, Алешка уже висел на телефоне. Разговаривал с бабушкой Ростика. Она, посмеиваясь, спрашивала его, нет ли вестей с борта теплохода, на котором Ростик плывет в Америку.
— Там все в порядке, — отвечал Алешка. — Давление сто атмосфер ртутного столба, температура воды за бортом минус пятьдесят градусов, ветер слабый до умеренного разного направления. Спокойной ночи, Калерия Андреевна.
Алешка положил трубку и, закусив губу, в раздумье постоял возле телефона. Потом что-то проворчал и пошел в нашу комнату. Там он стал перечитывать записку Ростика. Что он такого в ней углядел?
— Дим, — вдруг сказал Алешка и протянул мне этот листок, — странный он, да?
Я повертел его в руках, перевернул, посмотрел на свет, пожал плечами: что тут странного? Никаких пляшущих человечков.
Алешка забрал у меня записку и опять над ней задумался.
Ошибок много, — подсказал я.
Не заметил, — сухо отозвался Алешка.
А что ты заметил?
Ну… знаешь, очень аккуратно написано. В кабине экскаватора, на коленке, так нельзя написать.
Ты что, думаешь, что это не Ростик писал?
Ростик. Это его почерк. — И ошибки тоже, подумал я. — Но он писал эту записку спокойно, сидя за столом.>.
Ну и что? — мне ужасно хотелось спать.
А то! — возмутился Алешка. Но ничего не сказал.
И сердито направился в ванную. Долго там плескался и громко ворчал. Но чего он там ворчал, я уже не слышал. Я плюхнулся в постель и закрыл глаза. И последнее, что мелькнуло в моей уставшей голове, было чье-то красивое, но грустное лицо. И легкая походка. И голубые глаза…
Глава V
АУКЦИОН
За завтраком мама объявила:
— Папа звонил. Сегодня приедет. Вечером.
Быстренько он смотался. Туда и обратно. По семье соскучился, наверное. Все-таки два дня нас не видел.
Мы должны порадовать папу! — решила мама. — Он приедет из командировки усталый, замученный — а дома его ждет такой сюрприз!
Какой сюрприз? — насторожился Алешка.
Как какой? — мама всплеснула руками. — Чистота, уют и порядок!
Ну да… — завял Алешка. — Родимое гнездо. — И он начал потихоньку соскальзывать с табуретки и перемещаться поближе к входной двери — он раньше меня сообразил, чем дело пахнет.
…Мы приберемся, — мечтала мама с горящими глазами, — все-все пропылесосим, везде-везде сотрем пыль. Книги на полках поровнее расставим… Цветы польем… А ты куда, Алексей?
