– Как хотите, - сказал Алешка, пожав плечами. - Ваша рыба.
Дед выпростал из Сонькиной пасти крючок и столкнул ее без сожаления в воду. Соня неторопливо шмыгнула под мостки и свернулась там в клубок, как собака в будке.
– Ишь ты, - дед опять почесал лысину, - прямо ручная. Пусть себе живет. А надо будет, Ерофеич ее обратно поймает. Или портмонет на дороге найдет. Он такой, Ерофеич-то!
Это точно. Он такой! Необыкновенный.
Глава XV
Тревожная кнопка
– Ну и гад! - вдруг высказался Алешка, мрачно молчавший всю дорогу к дому.
– Кто?
– Зубастый! Жлоб! Такому хорошему деду за целый бумажник денег сигаретку подарил. Если он мне попадется, будет доволен.
Мы в тот момент, конечно, не догадывались, что Зубастый жлоб только и мечтает о встрече с нами. Полундра, узнав от Рыжего Клопа, что мы зачем-то притащили утопленный ими сундук с пробками, тут же помчался к Толстяку Вене. Тот сначала отмахнулся от него, а потом призадумался.
На его месте любой дурак призадумался бы. Они искали деньги Каркадила, нашли вместо них коллекцию пивных пробок. И не удосужились в них покопаться. А какие-то пацаны (Лешка с Димкой, дети людоедов), видимо, удосужились. И что-то очень ценное в этом сундуке обнаружили. Иначе зачем они его тащили от реки до дома? А если там, на дне сундука и прятались огромные Каркадиловы баксы? Впору локти кусать!
И Толстяк Веня завел двигатель белого катера «Амелия» и направил его к пристани «Опенки», откуда трусцой потрюхал в резиденцию Зубастого Мена.
К сожалению, слухи о том, что в найденном сундуке - всего лишь фальшивые доллары, ни до Толстяка, ни до Зубастого дойти не успели.
Дома мы решили сделать еще одно доброе дело. Вычерпали до дна Сонькину бочку и вычистили и вымыли ее до полной чистоты. Чтобы Митёк снова мог принимать по утрам дождливые, как сказал Алешка, умывания. Правда, пока бочка стояла пустая, и нужен был, наверное, не один дождь, чтобы она вновь наполнилась. Зато как гулко и красиво она звучала, если ахнуть по ней, проходя мимо, черенком лопаты. Алешка, по-моему, специально раз по двадцать на дню шастал возле бочки. И достиг в этом деле большого мастерства. Мама даже выглядывала в окно и говорила:
– Гроза идет. Совсем рядом уже гремит. - И поворачивалась к Митьку: - Странные в ваших краях водятся грозы - ни туч, ни молний.
На что Митёк хмыкал и бормотал в ответ:
– Возможно. А вот в ваших краях водятся странные дети.
Забросив картину, Алешка надумал, по примеру Митька, писать книгу.
– Пап, - спросил он, - тебе диктофон нужен?
Папа иногда пользовался на службе диктофоном: всякие несекретные распоряжения записывал. И по привычке взя его и в отпуск.
– А тебе зачем? - спросил он Алешку.
– Буду мысли записывать, - так лаконично и твердо ответил тот, что папа дальше расспрашивать его не решился.
Но Митёк не устоял. Он усмехнулся и спросил Алешку с ехидцей в голосе:
– А у тебя разве мысли есть? Вот уж не подумал бы.
Алешка стрельнул в него обидчивым взглядом, но и Митьку ничего не сказал, забрал диктофон и незаметно куда-то слинял. Как потом он шепнул мне, в деревню.
– Зачем?
– Собачьи мысли записывал.
– Какие еще собачьи мысли? - удивился я. - Тебе своих мало?
– Мысли вслух, - загадочно ответил Алешка. - Например: «Уходи отсюда, я не сплю и все слышу!»
Загадочный мальчик.
Вернувшись домой, «загадочный мальчик» забежал в мастерскую и выпросил у Митька старый динамик, который, оказывается, давно присмотрел.
– Зачем?
– Мысли воспроизводить. Громко и отчетливо.
– А… - Митек сделал вид, что все понял, отдал ему динамик и снова склонился к своему любимому пулемету.
Алешка, сперев еще попутно большой молоток, тут же шмыгнул в нашу комнату и заперся там.
Довольно долго мы его не видели и не слышали. Мама даже забеспокоилась:
– Дим, ты не знаешь, что он задумал?
– Будет чьи-то собачьи мысли воспроизводить вслух.
Мама испугалась.
– Что это значит? Это не опасно? - Она тут же поднялась наверх и забарабанила в дверь. - Открой, Алексей!
В ответ совершенно неожиданно прозвучал грозный собачий лай. Мама отскочила от двери.
– Здорово! - сказал подошедший папа. - И когда это он так здорово лаять научился? Артист!
– Он заболел, - упавшим голосом прошептала мама. - Здоровый ребенок не может так лаять.
– А как лает здоровый ребенок? - с интересом спросил папа.
– Он лает по-человечески! - выпалила мама.
Тут дверь отворилась - и появился здоровый лающий ребенок. С улыбкой до ушей. Вылитый Буратино.
– Ты зачем там лаял? - спросила мама с тревогой. И с опасением, что Алешка ответит ей на грубом собачьем языке. - Фу! - сказала мама на всякий случай.
Алешка расхохотался. И ничего не объяснил. А вечером, после ужина, долго бродил вокруг дома и что-то таинственно сооружал. Потом пожелал всем спокойной ночи и плюхнулся на раскладушку.
– Все, Дим, - очень довольным голосом сказал он мне. - Я такую оборону наладил, что ни один враг к нам не сунется. Особенно - ночью. - И сунул под подушку папин диктофон, от которого тянулись к окну два тонких проводка. - И нечего теперь папе по ночам с пистолетом сидеть. Понял?
– Ага, - сказал я. - Еще как!
И приготовился расспрашивать Алешку, но он уже - ладошки под щекой - спал, как младенец.
Ночью я проснулся от страшного грохота за окном и бешеного собачьего лая.
Алешка сидел на постели - в руках его был диктофон - и довольно жмурился.
– Сработала, Дим!
– Кто сработала? - непослушными губами произнес я.
– Сигнализация! Кто-то тайком проник на участок. - Алешка усмехнулся: - Но теперь он уже далеко. Удирает без оглядки. Давай дальше спать.
Внизу хлопнула дверь, и послышались встревоженные голоса. Мы насторожились.
– Представляете, - взволнованно рассказывал Митёк, - выхожу я в туалет. В одних трусах. Никого не трогаю. Ночь такая звездная. И вдруг - бах! - выстрел. А потом чужая собака дико залаяла. И как она к нам забралась? Калитка ведь закрыта и заперта. - Митёк перевел дух. - Она меня чуть за ногу не тяпнула! Или за левую, или за правую.
– Калитка? - с ужасом спросила мама.
– Собака! Калитки по ночам не кусаются.
– Смотря какие, - услышали мы папин, со смешком, голос.
Наконец они угомонились, и наступила тишина.
